возьмись сам командарм товарищ Краюхин – отец нашего Алёши. 'Что здесь за спектакль?' – спрашивает. Ну, струхнули мы немного, докладываем, а сами думаем: рассердится наш командарм. А только видим, улыбается командующий, смотрит ласково на Вавилу, с гордецой говорит: 'С такими бойцами никакой враг нам не страшен. Буржуев разгромим мы до полного основания'.
Марей, медленно-медленно поднимая голову, посмотрел каким-то далёким отсутствующим взглядом в простор лугов за рекой и тихо, больше сам для себя, проговорил:
– Знать, удался сынок в меня… Была когда-то в моих руках силушка отменная…
– В разведке он партизанской вместе с Кирюшкой, братом наречённым, находился, – после долгого молчания продолжал Лисицын. – Где только они не бывали! Каких только чудес не вытворяли! Однажды приволокли из Притаёжного самого начальника колчаковской милиции. Взяли его живьём, на собственной его квартире, когда он перед какими-то пьяненькими бабами кураж разводил. Уж не отчаюги ли!
– В Марфушу удался… Отчаянности ужасной была! Не побоялась в Сибирь за мной пойти, – снова тихо- тихо, одними губами сказал Марей и ещё выше поднял голову.
– А только война есть война, Марей Гордеич, – вздохнул Лисицын, и голос его стал глуше. – Послал как-то командующий Вавилу с Кирюхой и ещё двух партизан в Подуваровку разведать силы белых. Проникли они в деревню, да, видать, чем-то и выдали себя. Выехали они только на луга, а за ними погоня. Кони у них были добрые, да силы неравные. Их четверо, а белых двести. Видят они, что белые обходят их, обкладывают кольцом и что нет им пути ни вперёд, ни назад. Кинулись они тогда к стогам, залегли. Белые чуть поближе придвинутся, они начинают сечь их прицельным огнём… Всю ночь шла перестрелка. К утру белые подвезли два орудия. Одно по стогам лупит с картечью, другое зажигательными снарядами. И вот загорелись стога. Вдруг партизаны прекратили стрельбу и закричали насколько у них хватало сил: 'Да здравствует революция!' Огонь уже пылал всё сильнее и сильнее, а голоса партизан становились всё реже и тише. Вот и погибли как герои, не став на колени перед заклятым врагом… А через день перешла партизанская армия в наступление. Взяли мы пленных, и они поведали о геройстве наших людей. А потом подобрали и Вавилу с товарищами. Исстрелянных, обожжённых, привезли в Мареевку, похоронили вот здесь, как храбрых воинов, со всеми почестями. Вот как дело было, Марей Гордеич…
– Не судила судьба свидеться с тобой, сын мой, – торжественно проговорил Марей и опустился на колени. Дрожащей рукой он взял с могилы горсть земли, приложил руку к сердцу и, поникнув головой, замер. – Спасибо тебе, Миша, что открыл мне правду…
– Отдал, Марей Гордеич, твой Вавила свою молодую жизнь за народ, за нашу Советскую власть, – стараясь ободрить старика, сказал Лисицын.
– Вечная ему слава, Миша, – твёрдо произнёс Марей и, опираясь на батожок, поднялся.
Они постояли ещё минуту возле братской могилы и не спеша пошли к дому. Марей то и дело оглядывался, и Лисицын слышал, как он топтал:
– Покой и честь умершим, сила и благодеяние живущим.
4
В тот же день Марей слег. Жизнь его угасала. Так тихо угасает таёжный костёр, когда истлевают в нём последние угли.
Поздно вечером Марей подозвал к себе Лисицына, слабым, чуть слышным голосом промолвил:
– Я уснуть собираюсь, Миша.
– Отдохни, Марей Гордеич, отдохни. Разволновался ты, – не совсем поняв его, посоветовал Лисицын.
– Спокойствие у меня на душе, Миша. Всё испытано, всё узнано, всё сделано.
– Поспи, Марей Гордеич, поспи. Как поправишься, поедем с тобой на Синее озеро, полечимся, сил наберёмся.
Марей пристально посмотрел на Лисицына, и взгляд этот был далёким-далёким и холодным-холодным, как осеннее таёжное небо.
Вскоре Марей уснул, чтобы никогда не проснуться.
По решению сельского Совета Марея Гордеича Добролетова похоронили рядом с братской могилой, поближе к тому месту, где покоился прах его сына, отважного улуюльского партизана Вавилы- каторжанина.
Глава шестнадцатая
1
В течение десяти дней Андрей Зотов и Максим Строгов на автомашине путешествовали по Улуюлью. Они побывали в Уваровке, на устье Таёжной, а затем из села Весёлого на катере леспромхоза 'Горный' спустились по реке до Синего озера. Отсюда пешком через Тургайскую гриву они вышли на пасеку колхоза 'Сибирский партизан' и на подводе вернулись в Мареевку.
К их возвращению Марина подготовила специальную записку в областные организации и Госплан Союза: 'О предварительных данных Улуюльской комплексной экспедиции'. В записке тщательно были учтены результаты изыскании всех групп экспедиции. Но прежде чем направить её адресатам, было решено собрать в Мареевке основных работников и вместе с ними обсудить записку. Это пожелание высказал Максим при первой же встрече с сестрой.
– Собери, Мариша, свой народ на государственный совет. К этому времени мы с Андреем посмотрим улуюльский белый свет и тоже подъедем, примем участие в разговоре. Всем нам – и тебе, и ему, и мне – такое дело принесёт огромную пользу.
И вот в Мареевку нахлынули люди. Кроме работников экспедиции, приехали из Притаёжного секретари райкома партии и руководители районных организаций. Из других селений прибыли представители сельских Советов и колхозов. Неизвестно каким образом прознав о созыве совещания, из Высокоярска примчались корреспонденты областной газеты и радио.
О своём желании участвовать в разговоре о делах экспедиции, о будущем Улуюльского края заявили мареевские учителя, врачи, активисты колхоза.
