день потом у меня губы припухшие были“.
Анна усмехнулась про себя и, подумав, что так было до нес и так будет после, хотела идти в избу. Но на вышке приглушенно заговорили наперебой. Анна различила голоса – Матвея и коробейницы. И ее затрясло, как в ознобе. Она хотела броситься к лестнице и с криком: „Ах ты, паскуда, вот ты зачем приехала!“ – подняться на вышку, но ноги не двигались, на них навалилась такая тяжесть, точно кто невидимый подвесил под колени гири.
Опамятовавшись, Анна решила выждать, прислушаться: не померещилось ли? – и потом сбегать за свекровкой. Пусть посмотрит на своего распутного сына!
Шумно дыша и боясь этим выдать себя, она ладонью зажала рот и напрягла слух. Коробейница говорила то вполголоса, то шепотом. До Анны долетали редкие обрывки фраз.
– Лена пробудилась, подняла…
У Анны сердце перестало биться.
„Лена? Какая же это Лена?.. Побегу за матушкой“, – решила она, но коробейница заговорила громче, и Анна продолжала стоять, не двигаясь с места.
– Новоселов надо расшевелить непременно… Очень хорошо, что курские… В этой губернии крестьяне в пятом году захватывали помещичьи имения. Возможно, есть люди с опытом. Найти их надо, Матвей Захарыч. Они поведут за собой остальных. Благодаря столыпинской земельной реформе кулаки в Сибири стали своеобразными помещиками, лучшие земли перешли к ним. От вас я еду в Каюрово. Там у нас беглецы с Лены за работу взялись. Партия, как видите, снова готовится…
Коробейница перешла почти на шепот, и что она говорила дальше – уловить было невозможно. Анна стояла, как пришибленная, с величайшим смятением в душе. Из всего, что ей удалось расслышать, она поняла одно: Матвея и коробейницу связывает тайна, но совсем не та, о которой она думала вначале.
„Слава богу, что за матушкой не побежала, понапрасну оскандалила бы и себя, и Матюшу, и эту синеглазую“, – подумала Анна.
Оттого, что она не сделала этой глупости, ей на минуту стало радостно, и о той синеглазой она подумала с гордостью:
„Смотри-ка ты, как востро наставляет. Городская! С грамотой! Да ведь как сказать, обучи хоть бы и нашу деревенскую сестру – и она уму-разуму учить сможет. А бойка она, синеглазая-то. Не зря ее, видно, к тайному делу приставили. Мужик хоть и умнее бабы, а хитрости меньше в нем“.
Анна долго стояла, приподнявшись на носки, вытянув шею и прислушиваясь, но на вышке говорили совсем тихо. Анна пожалела об этом. Ей очень хотелось послушать: что это за партия, о которой говорят Матвей с коробейницей? Почему о ней нельзя говорить вслух? Но тут она вспомнила об Антоне Топилкине, живущем где-то в холодном краю, в ссылке.
„Ох, попадет Матюша в беду с этой городской партией!“
Ей стало тревожно, и в уме мелькнула мысль: подняться сейчас на вышку, сознаться Матвею и коробейнице в том, что она слышала их разговор, и добром уговорить мужа не соваться ни в какие тайные дела. Но вот на вышке заговорили громче, и Анна услышала голос Матвея:
– Спасибо за советы, Ольга Львовна. Все силы приложим, а кедровник отстоим…
„Вот они о чем? О кедровнике! – удивилась Анна и опять не без удовольствия отметила: – Хорошо, что не дернул меня леший на вышку подняться“.
Вскоре потолок амбара заскрипел, и Анна увидела на лестнице коробейницу. Матвей спустился на землю вслед за ней. У лестницы они немного задержались, и Матвей спросил:
– Дочка-то жива, Ольга Львовна?
– Растет. Пережили мы с ней, Матвей Захарыч, тяжелое время. Трехмесячная она в тюрьму со мной попала, потом в ссылку поехала. Намаялась я. Зима. Морозы. Одежонка плохая, а дороге в конца не видно. Думала, погублю дочь. Ничего, выжила! – Ольга Львовна засмеялась. – Здоровая девчонка. На Федю очень похожа, Матвей Захарыч, такая же смуглая, от меня – одни глаза.
Анна слышала этот разговор, и он пришелся ей особенно по душе.
„Ишь ты, голубка, – ласково подумала она о коробейнице, – дочку имеет. Это хорошо. Уж и не знаю, что это за баба, которая детишек не рожает. Ветер!“
У ворот Матвей и Ольга Львовна остановились. Матвей вышел на улицу и скоро вернулся. Переждав немного, они вышли вместе. Когда они скрылись, Анна вошла в дом. Только легла на кровать, пришел Матвей. Анна притворно сонливо спросила:
– Где это ты, полуночник, гуляешь?
– У Калистрата в карты играл, – ответил Матвей.
Анна ничего не сказала, только молча улыбнулась.
3
За неделю до покоса Матвей отправил Артемку с волченорскими мужиками в Жирово, на мельницу. Неразмолотой ржи набралось два мешка-маломерка. Ехать с таким пустяком самому в то время, когда дома скопилось много работы, не хотелось. Архип Хромков пообещал Матвею присмотреть за парнем в дороге и на мельнице помочь в случае нужды.
На мельнице было людно. Мужики спешили запастись хлебом, пока не начался покос. Артемка вернулся через три дня. Он был доволен и горд. Поездка на мельницу обошлась как нельзя лучше.
Матвей похвалил сына и с грустью подумал: „Эх, сынок, сынок, и на тебя надели хомут“.
В этот же день Матвей под навесом, стуча остроконечным молоточком, отбивал косы. Артемка в другом углу поднавесья делал из обломков кирпича бруски для подточки кос.
Увлекшись работой, он негромко напевал:
