– К-к-к-ак фамилия?
Дед Фишка встал.
– С-с-с-иди.
– Фамилия? А вам какую, барин, фамилию? По-уличному нас кликали Забегалкины, а по-писаному – Теченины. Я, нычит, Финоген Данилов Течении.
– Хорошо. С-с-с-колько тебе лет, Теченин?
– Седьмой десяток, барин, живу.
Следователь окинул его насмешливым взглядом.
– Лет тебе много, а здоров к-к-как?
Дед Фишка вовсе размяк, осмелел:
– О барин! Здоровьем бог не обидел, за мной не каждый угонится. Я умру, а ногой дрыгну.
Прибыткин засмеялся, повеселел и дед Фишка.
Но вдруг следователь откинулся грузным телом на спинку стула и в упор уставился на старика холодными, пронизывающими глазами.
– Ну, с-с-с-тарик, шутки в с-с-торону! С-с-с-ознавайся чистосердечно: много золота взяли?
Дед Фишка соскочил со стула и, торопливо крестясь, стал уверять:
– Что ты, барин! Ай мы разбойники какие! Мы, барин, люди смирные. Мы и зла-то никому, кроме как медведям, не делаем. Вот тебе крест! Мы по совести заявили. Думали – грешно погибшего человека бросать. Нет, барин, ты выпусти нас, настрадались мы тут в неволе.
– С-с-сядь, Теченин, с-с-сядь! – приказал следователь.
Дед Фишка покорно сел, из-под мохнатых бровей глаза его тревожно следили за следователем.
– А к-к-к-то, по-твоему, Теченин, убил человека?
Дед Фишка опять вскочил.
– Никто, барин, он сам себя порешил. Мы с племянником по ружью об этом сообразили. Ружье, нычит, лежало рядом с ним, и еловая палка тут же. Видно, палкой на спуск давил…
Следователь что-то долго писал на листе бумаги, потом снова поднял глаза на старика.
– По-твоему выходит, Теченин, что человек сам себя убил? Не то говоришь…
– То, ей-богу, то! Ему, барин, один был конец. Либо застрелиться, либо попасть медведю в лапы. Плохи его дела были, сам посуди: ни дроби, ни пороха, ни спичек, ни еды. На лицо худущий – он, видно, и так терпел долго. – Дед Фишка вздохнул. – С тайгой шутки плохи, барин.
Прибыткин исподлобья наблюдал за стариком.
Виновный человек не мог так смотреть и говорить, как дед Фишка.
«Ах, какой дурак этот жировский урядник! – подумал Прибыткин, но тут же спохватился: – Подожди, Владислав Владимирович, может быть, не раз еще с великой благодарностью помянешь этого урядника».
– Послушай, Теченин, а что там за местность, на этой Юксе? Горы? С-с-степь?
– Какая там степь! Леса там, барин, дремучие леса.
– Ну, а рельеф ка-ка-ков?
– Как?
– Я спрашиваю, местность ка-ка-кая? Равнины, горы?
– И равнина есть, барин, и горы. Все там есть. Логов там много. А земля песчаная больше. Для пахоты не годна. Рожать не будет.
– Ну, а из ка-ка-ких мест, по-твоему, человек этот?
– Бог его знает, барин, на лбу у него не написано. А так чудится нам – из пришлых он. Наши старожилы кошмовальных шляп не носят.
– Так, так. Ну, а золото где он нашел? Ка-ак по-твоему?
– Должно, на Юксе. Видно, по ее лесам он ходил. Им ведь, лесам-то, нет конца-края. Да и опять же песок у него в тряпке юксинский. Таких у нас песков на Юксе – пропасть, в каждом логу.
Эти показания деда Фишки Прибыткин записывать в протокол не стал и велел старику идти в каталажку.
Дед Фишка поднялся со стула.
– Когда же, барин, на волю отпустите? Ей-богу, сидим ни за что!
Прибыткину это не понравилось. Он вел себя с подследственным и так слишком мягко.
– Иди, иди на место. Невиновность надо еще доказать…
Дед Фишка ссутулился и проскочил торопливо в дверь.
Когда вошел Матвей Строгов, следователь внимательно осмотрел молодого охотника.
