– Клуб, – отвечает Саша. – только туда тебя так просто не пустят. Там фейсконтроль жесткий.
– Что такое фейсконтроль?
Господи, с какой он планеты?
– Это значит, Миша, что у тебя на морде должны быть нарисованы миллионы. Или хотя бы десятки тысяч.
– Что я их имею?
– Именно. Но девушек мы там не будем снимать. Ты не сможешь им предложить того, что они ждут.
– Ты со мной пойдешь?
– Нет, со мной тебя и в трико пустят. Я тебе помогу одеться, но сам не пойду. А уж с выражением лица тебе самому придется справиться. Представляй, что ты миллионер, причем давно, и тебя это даже несколько утомило.
В общем, договорились, что завтра Миша идет в «Дягилев», и перешли наконец к самому актуальному вопросу: Соня и Анжела.
На сладкое. Все, похоже, вошли во вкус. Нас с капитанами не замечают. Антон мне подмигивает, и я пересаживаюсь к нему поближе, благо все уже удрали со своих стульев. Кто стоит, кто на корточках сидит.
– Может, слиняем? – смеется он тихонько.
– Не могу, – шепчу я. – Я поняла, что верю в глубине души в то, что я ноль, пустое место. Никто. Я не могу, чтобы что-то важное без меня происходило. Мне надо участвовать, понимаешь. Мир спасать. Доказывать свою значимость. То, что я есть. Аз есмь. Понял?
– Понял.
– Понимаешь, – я никак не могу успокоиться, – всю жизнь чувствую, что я пустое место. Никто.
– Ты и есть никто.
– Козел!
– Лучше козлом быть, чем никем.
– Ну не знаю. Вопрос философский. Если я никто, – осеняет меня, – то я могу стать кем угодно. А козел так козлом и останется.
– Нет, подожди…
– Заткнитесь, пожалуйста! – вдруг прерывают нас игроки. – У нас разговор серьезный, а вы там ржете.
Мы изумленно смотрим друг на друга, делаем правильные рожи и подключаемся к разборкам. Настя и Вера смотрят на нас укоризненно.
Анжела плачет. Наконец-то! Впервые вижу. Она просто-напросто позволила себе почувствовать свою боль. Такая она беззащитная в этот момент, что я тут же сама чуть не плачу. От радости.
Сонька тоже плачет, понятное дело, но у нее это привычное состояние. Ее манипулятивная тема – тихонько и нежно плакать. Как бы незаметно. Все тут же начинают перепуганно суетиться вокруг нее с целью облегчить страдания и немножечко поиметься. Соня имеет мужиков с помощью слез. Нежно. Слезовазелин.
Впрочем, я несправедлива, именно сейчас она плачет по-настоящему, не для привлечения внимания, а потому что растеряна и не знает что делать.
Все остальные горячо убеждают их понять друг друга и простить.
– Почему-то некоторым все блага жизни с небес валятся, – рыдает Анжела. – У нее и красота, и родители правильные, и мужик богатый, а я всю жизнь бьюсь, сама всего добиваюсь. Мне родители денег не давали с тех пор, как мне семнадцать исполнилось, ни копейки. Вкалываю сама. Задолбалась уже, устала как собака. Мужики тоже не валятся пачками, знаете ли. А так хочется семью, ребенка…
Бедная Анжела глубоко обижена на жизнь. У Сони другая беда. Она, оказывается, наоборот, завидует Анжеле и тем, кто сам результатов в жизни добивается. Жизнь содержанки мешает ей уважать себя.
– Я себя иногда как красивая кукла чувствую. Как будто я аксессуар для мужчин, а не настоящая личность. А вот будь я некрасива, он бы меня фиг полюбил. Значит, не я ему нужна, а мое лицо, фигура. Поняла?
Вот всегда так. Каждый на что-нибудь, да обижен.
С удивлением узнав о своих страхах, обидах и взаимной зависти, девчонки становятся друг другу намного понятней и ближе.
В результате они обнимаются, их слезы смешиваются, и они становятся сестрами по слезам. А мужик у них и так уже общий.
Мне весело от всего происходящего. Мы наконец-то куда-то сдвинулись.
Кое-как я заставляю себя еще немного побыть серьезной.
– Девчонки, – говорю я, и все разворачиваются в мою сторону. – Вами сейчас что движет – страх или радость? – Риторический вопрос.
– Страх, – отвечает сквозь слезы Анжела.
– Чего ты боишься?
– Боюсь остаться одна… боюсь быть никому не нужной… одинокой… – Анжела просто выдавливает
