транслируют на игроков. К концу дня мы уже практически реанимируемся. Я наконец перестаю периодически плакать.
Поздно вечером мне звонит Света и просится обратно. Я – против. Это исключено, так как нарушена структура. Причем сознательно, хотя это и не имеет решающего значения, а лишь добавляет недоумения!
Она плачет и говорит, что ее временно переклинило.
Я – против. Не хочу создавать возможность нарушать структуру. Договоренности надо соблюдать. А за их нарушение платить.
Она бросает трубку. Я опять плачу.
После этого звонить начинают все участники.
Сначала они радостно уговаривают меня, думая, что это решаемо. Не всерьез. Потом в рядах поднимается паника, и на меня пытаются надавить. Взывают к моей совести. Манипулируют моими чувствами. Кричат, что Света самый сильный игрок.
Это бесполезно.
– Слушай, это наша Игра, и мы принимаем решения, – кричат они потом один за другим.
– Конечно, не нарушая структуры. Вы выбрали ее на установочной сессии, вместе с правилами Игры и самой Игрой.
– А если мы тем не менее заявляем, что Света в Игре?
– Пожалуйста. Тогда это какая-то другая Игра, и я в ней не участвую.
Какая кошмарная ночь! Знали бы они, как мне хочется ее вернуть, эту глупую девицу! Но я не могу. Есть принципиальные вопросы. Игра не магазин: хочешь – вышел, хочешь – снова зашел. Надо отвечать за поступки. А структура – это то, на чем все держится. Один раз нарушишь – все развалится. К тому же я действую не от себя лично, а как представитель компании, у которой есть свои принципы, и нарушать их я не имею никакого морального права.
Я испытываю сильнейшее желание позвонить Олегу и посоветоваться с ним. Но я знаю – первое, что он спросит, – почему я звоню ему? Я же делаю это, чтобы переложить ответственность за принятие решения. Потому что ответ я и сама знаю. Следовательно, буду послана. Можно будет позвонить, когда страсти улягутся, просто поплакать. Ужасно, что я не могу поплакать из-за игроков Артему. Он меня не понимает, собака!
Звонки продолжаются чуть ли не всю ночь, меня прессуют с разных сторон, но я неумолима и терпелива. Теперь они меня ненавидят. Хотя на самом деле они все понимают и в душе осознают правильность решения. Ненависть, однако, не зависит от понимания или непонимания.
Самое ужасное, что Соне тоже нужно уходить. Она хорошая, но о Светке совсем не заботилась. И это тоже правило.
На следующий день на собрании офиса меня спрашивают, что произошло. Я объясняю, они кивают, спрашивают, каково мое решение по поводу Сонечки, и переходят к следующему вопросу.
Суки. Мне плохо, а их это даже не интересует.
После собрания я выхожу на крыльцо, и ко мне подходит Глеб.
– Что, ты хотела, чтобы мы расспрашивали тебя?
– Ага. – У меня тут же выступают слезы на глазах.
– Для чего?
– Ну, для меня же важно то, что произошло. И для всех важно. Это же наши выпускники.
– А всем и так ясно. Мы потеряли в игре одного человека. Это твой результат. Выноси уроки. Мы предупреждали тебя.
– Ну. Мне тяжело.
– Хочешь, я пожалею тебя? Не как коллега. В частном порядке.
Я киваю. Он обнимает меня и гладит по голове. Я тут же начинаю реветь. Поревев, я поднимаю голову и обнаруживаю рядом Катю, Юлю и Олега. Все улыбаются.
Никакого, блин, сострадания. Мне становится смешно.
– Полегчало? – улыбаясь, спрашивает Глеб.
– Ага.
– Разбирайся с Артемом.
– Блин, опять. А это при чем сейчас?
– Ну, не будем же мы с Олегом вечно его работу выполнять. Это он тебя жалеть должен, – смеется Глеб.
– Да мне не жалко, – вступает Олег, – но, мне кажется, тебе самой бы больше это нравилось.
– Мне-то? Ну да.
Больше всего на свете я хотела бы сейчас забраться под одеяло, свернуться калачиком в объятиях Артема и поплакать.
Впрочем, через секунду я понимаю, что уже наплакалась, и мне становится весело.
Как будто мы осиротели без Светы. В пятницу на собрании опять разговариваем о том, что произошло. За вчерашний день страсти немного улеглись. Капитаны разговаривали с игроками по телефону весь день
