отчетливо, выразительно, и в то же время сдержанно, уравновешено. Меня всегда поражала ее выдержка. Со стороны казалось, что это легко ей дается. Я был с ней все время, и знал, что это не так, но все равно, ее мужество и сила восхищали меня, и теперь восхищают. Часто я думаю о себе - да, недотягиваешь ты до нее... Я не могу сказать, чтобы она была излишне погружена в свои внутренние переживания, она почти всегда владела ими. И в то же время ее чувства были сильными и продолжительными. Но она не любила внешних проявлений, избегала их, как своей слабости.
Она, несомненно, была очень сильным человеком - твердым, независимым, храбрым, целеустремленным. Ей были необходимы крупные цели, тогда она оживала. К старости она стала еще суровей, жестче. Она всегда была прямым человеком - нелояльным к любой власти, настоящим, как теперь говорят, 'нонконформистом'. Свою силу и независимость она доказала жизнью: одна, больная и слабая, она вырастила нас с братом, повлияла на всю нашу дальнейшую жизнь, многое в ней определила навсегда.
Она была чрезвычайно тонка и умна, обладала редким даром слушать людей - и слышать их, была проницательна в своих суждениях, хотя часто чрезмерно сурова. Сдержанность, постоянный контроль над собой, нежелание показать свою слабость, нерешительность - и открытые резкие высказывания, прямота до грубости... Часто она не то, чтобы не умела - не хотела скрывать свою позицию.
Во время эвакуации она заболела туберкулезом, и, сколько я помню ее, болела непрерывно, и преодолевала свою болезнь. Она была настойчива до упрямства, до фанатизма. Всегда верна своему слову. Каждый день помнила о своей основной задаче - вырастить и воспитать нас. Она почти не умела расслабляться. По-моему, находиться в напряжении ей было даже легче, так мне казалось.
Несмотря на сильные чувства, которые не раз при мне прорывались, разум почти всегда преобладал в ней. У нее была явная привязанность к печатному слову, к литературе, которая усилилась с годами, потому что книги стали для нее единственным светлым пятном в жизни... кроме нас, так она не раз говорила. Идеальные представления о мире для нее были всегда важней реальности. При этом она глубоко понимала реальную жизнь. В ней многое было 'вопреки', и отношение к жизни - тоже вопреки тому, что происходило каждый день. 'Если ты прав - пусть весь мир будет против...' - так она говорила, и мне казалось, что ее даже обрадовало бы, если бы мир не признал ее истин. Жизненные обстоятельства часто подавляли и принижали ее: если она не могла преодолеть их, то презирала или не замечала.
Вот что я мог унаследовать от своей матери.
3
Даже из поверхностного описания характеров моих родителей ясно, что они сильно различаются.
Отец - больше обращенный в мир, чем в себя человек, тип скорей слабый, чем сильный. В нем преобладало чувственное, а не рациональное, разумное отношение к миру.
Мать - тоже обращенный в мир человек, но с очень сильным характером, и явным преобладанием разумного начала над чувством.
Теперь зададимся вопросом: что, с первого взгляда, есть во мне такого, чего нет в родителях? Речь идет, конечно, о важных особенностях, которые я знаю за собой с детства.
Такое свойство есть. Это моя чрезвычайная внутренняя сосредоточенность, иногда достигавшая опасной границы. Еще в раннем возрасте меня трудно было вывести из состояния оцепенения, по другому трудно его назвать. В нем нет определенных мыслей, если же появляются, то носят случайный, хаотический характер, как бы притекают, и утекают куда-то. Отсутствующий взгляд, внимание полностью обращено в себя, сосредоточено на внутренних ощущениях, на своем внутреннем состоянии - вслушивание, вглядывание в него, другими словами, его чувственное исследование. Состояния - вот что важней всего. Они образуют целостную оболочку, внутри которой я нахожусь, через которую смотрю на мир, а если выбираюсь, то всегда хочу вернуться обратно. Состояния обычно кратковременны - иногда это минуты, чаще часы и дни, редко недели. Наверное поэтому я всегда живу текущим моментом, час иногда был для меня пропастью, день казался вечностью, за которой все смутно и нереально, как потусторонняя жизнь.
Из всех моих ощущений главным было осязание - плотность, тяжесть, чувство своего тела, положения его в пространстве. Даже в шашки я играл, чувствуя положение на доске, как собственное равновесие или неустойчивость. Тепло, холод, боль, вкус, ощущение покоя и мира под ложечкой, спокойствие, которое я распространяю на окружающий мир, объединяю его вокруг себя, а потом ловлю отраженные от мира волны - вот что постоянно, то отчетливо, то подспудно присутствует во мне, является фоном всей моей жизни. Я всегда ощущаю себя в центре мира, а жизнь кажется мне чередой моих взаимосвязанных состояний. Здесь нет ничего общего с самолюбованием, нередко это мучительно - из себя не вырваться. Такое напряженное вглядывание - целый мир сложных ощущений.
Я бы назвал это свойство вниманием к себе. Оно, так или иначе, сопутствует всему, что бы я ни делал. Это одно из самых важных моих качеств, оно присуще мне с начала жизни, сколько помню себя, и, видимо, сохранится до конца. Без такого погружения в себя невозможна моя жизнь: я начинаю ощущать беспокойство, раздражение, усталость, страх перед миром, который стремится присвоить меня, растащить на части. Когда я сижу и бездумно смотрю на тени, на движущиеся за окном листья, на блики света на занавесках... я чувствую внутри, где-то под ложечкой, сладкое умиротворение, и у меня нет ощущения, что это время потеряно. В таком состоянии ко мне не приходят мысли или образы, которые я мог бы непосредственно использовать в прозе, в картинах. Просто я чувствую, что вот - это я, и могу тогда жить дальше. Своего рода внутренняя проверка. Слова и образы возникают потом, вроде бы ниоткуда, но у меня нет сомнения, что есть связь между бессловесным, безмолвным погружением в себя, и тем, что позже становится картиной или рассказом.
4
Какие черты своих родителей я вижу в себе? Начнем с внешности.
Я невысокий, темноволосый, тонкокостный, с мышечной системой, легко развивающейся при нагрузках, выносливый, быстрый в движениях, с небольшими узкими ступнями и ладонями. Склонный к пониженному давлению. Все это мать.
Я - с широкой бочкообразной грудной клеткой, сильными ногами, короткой шеей, большой головой, выступающим, хотя и почти прямым носом, рыжеватой бородой. Это отец.
С возрастом мне все трудней сохранять материнскую худощавость , да и в молодости я легко толстел, буквально наливался жиром, стоило только получше есть и жить спокойнее, чем это у меня обычно получалось. Тоже в отца.
Моя широкая бочкообразная грудь, отцовское наследие, производит странное впечатление в сочетании с тонкокостностью: неширокие плечи, тонкие руки, приделанные к грудной клетке жидко и наспех... хрупкие ребра, узкий таз - это уже от матери. Большая голова на короткой шее: глядя в профиль квадрат, сзади прямоугольник, сверху яйцо - отец!.. но, шея, увы, слишком тонка для такой головы - это в мать. Мой профиль? У отца нос мясистый, крючковатый, торчит, как клюв. У меня тонкий, почти прямой, как у матери, зато по-отцовски торчит под немыслимым углом. Фигура? Талия есть, как у матери, но короткая, и если полнею, то быстро исчезает, и я превращаюсь в такой же 'обрубок', как отец. Зато два сильных изгиба в позвоночнике - в пояснице и в шейной части - от матери... Я впервые обнаружил, как выгляжу сбоку лет в тридцать. Совсем другой человек!
В моем облике соединены резко различающиеся черты внешности обоих родителей.
В братьях я такого безобразия не вижу. Саша был честный гиперстеник с массивным костяком, копия отцовской фигуры. Его грудная клетка гармонировала с прочными ребрами, толстыми руками, широким тазом, объемистым брюхом, да и шея была гораздо толще моей. То же у Руди. Впрочем, у него другая мать, и обсуждать его сложно.
5
Посмотрим, как сочетаются во мне унаследованные от родителей черты личности. Мне важно выяснить, с чем я начинал, поэтому буду говорить о чертах, который явственно проявились к шестнадцати годам.
Как и отец, я чувственный, а не рациональный тип. Я люблю думать, но мысли почти никогда не убеждают меня. Они нужны мне для поддержки, для обоснования своих решений задним числом. Я постоянно напряженно вслушиваюсь в себя, в свои ощущения. И в то же время, подобно матери, стремлюсь
