невысокие прибалтийские сосны... сочилась прозрачная смола... отодвигал ее и резал дальше, врезался во влажную живую ткань... доходил до белой блестящей, скользкой сердцевины, и в ямку вкладывал бумажку со своими письменами, потом покрывал сверху кусочками отскобленной ткани, заново накладывал кору, перочинным ножом, рукояткой придавливал, придавливал, кора приклеивалась смолой... на следующий день проверял, и часто не мог даже найти того места на стволе, или находил крошечные капли смолы, расположенные по границам прямоугольника. Способность деревьев забывать всегда меня завораживала, также как способность травы, примятой, раздавленной, подниматься, выпрямляться, снова жить, шуметь о чем-то своем...
Деревья эти выросли, и живы, я уверен. И я еще не исчез.
9.
Многое вспомнил, и про записки, и про деревья, и про мелкие события, центрифугу... почти все слова Халфина, обращенные ко мне, их было немного...
Нет, не все, был у нас еще один разговор, вернее, встреча, потому что он говорить не мог, а мне не о чем было, и так все ясно. Некоторые картины обходишь за три версты, но без них история неполная. Придется...
Помните? Я обошел Алима, вышел из помещения на яркий воздух и ушел, и больше никогда не встречал его. Далее все верно, но я не ушел сразу, вышел в двор и остановился. За углом одноэтажный домик, морг, и там лежал Халфин, я знал это, и не мог уйти. И увидеть страшно, и уйти невозможно тоже. Разумом я это дело понять не мог, и теперь не понимаю, а вот чувствовал, что уйти нельзя. Разум говорил мне, что мертвое тело, труп, все уже решилось, не на что смотреть - и ни с места. Не успел он умереть, как его теория дала о себе знать: я думал одно, а чувствовал другое, и должен был выбрать, но выбор произошел раньше, чем я это осознал. Ничего не решив, я стал медленно двигаться к углу здания, меня притягивала туда неодолимая сила.
Тяжелые двери, обитые жестью, каменный пол, бетонные стены, пустота, табуретка, на ней старик, носом в газету, за его спиной широкие двери в холодильник.
- Родственник, что ли?..
- Ну, да...
- Значит, один ты у него был.
У стен столы, на них лежали тела, покрытые простынями, десять или двенадцать столов, а один стоял посредине помещения, и я знал, что на нем лежит Халфин, именно на нем!.. И, действительно, старик подвел меня к этому столу, только скорей, говорит, а то воспаление легких схватишь. Он в телогрейке, а я в тонкой куртке, но не чувствовал, какой там мороз.
Взял краешек простыни и отодвинул. И увидел лицо, синеватое, худое, с резко торчащим носом. Это был не он. Не мог быть он, ничего общего. Я стал медленно сдвигать простыню, мне было трудно, я боялся. В один момент я хотел все бросить и уйти, выйти на осенний прохладный воздух и навсегда забыть. В моих действиях не было ничего разумного, ничего справедливого, они не были нужны никому, Халфину уж точно, а мне... почему-то нужны. Я должен был побыть с ним, хотя бы миг, и объяснить это не мог, и не могу. Лицо было не его, жизнь вытекла, осталось серая непримечательная тень, контур лица. И дальше все также - чужое, худая грудь... руки... Над руками он основательно потрудился... Нет, не знаю насчет смысла. В таких случаях иногда говорят 'проститься', я не верю.
Если б я умел говорить с ним, то обязательно спросил бы:
- Зачем?.. стоило ли из-за этих стеклышек?..
А он, если б мог ответить, пожал бы плечами:
- Стоило - не стоило... как это можно сосчитать?.. на каких весах взвесить?.. И не в этом дело...
Вот именно, вовсе не в этом, в конце концов, наработал бы снова, ведь идея жива... Как могли так с ним поступить?.. Он не смог этого понять. Гордый человек, тонкий, нежный, одинокий... и оказался непоправимо сломлен. Все кругом ползали, а он не захотел. Говорят, время такое было... А другого не было, и нет.
Может, бредни, выдумки мои, не знаю...
Я не умел разговаривать с тенью, мне надо было увидеть. Я увидел. Ушел. Потом старался забыть. Забывал... Так и не забыл..
..................................
10.
И тут я услышал негромкие слова, они с трудом дошли до меня, прорвались через глухоту из другого мира, можно сказать. Наверное, сказаны были не в первый раз. Они были странными для того куска пространства, в котором я только что побывал, и не менее странны для места, в которое я обычно, после всех размышлений, скатываюсь, соскальзываю, сползаю...
- Эй, сосед, помоги...
11. Я СЕГОДНЯ.
1.
Событие в самом деле значительное. Во-первых, сказано 'эй', то есть довольно доброжелательное обращение, хотя и не помогает мне определить положение тела в пространстве. Зато второе слово просто бесценно - 'сосед'! Значит, я чей-то сосед, и возможно, если повести себя умно, моя первая задача будет решена просто и красиво. Правда, один раз меня назвали 'сосед', а потом оказалось, что сосед сам не знает, куда его вести домой, разум полностью растерял... Потеря разума здесь, куда я возвращаюсь, повсеместное явление, и не вызывает особого сожаления или осуждения. Потерять память о ближайших событиях гораздо опасней, особенно, если это касается расположения тела и имущества, принадлежащего телу.
О третьем слове и говорить не хочу, оно для меня как боевой клич, 'помоги' - и я тут как тут. И в этом смысле я неприличен и смешон, и по-настоящему болен, благодаря...
Старое образование восстает, как можно говорить об этом 'благодаря'... А, может, все-таки... Пусть!
...благодаря тому событию, к которому я всегда возвращаюсь, и не могу понять, понять... Живем бездумно и бесцельно, к этому каждый привык, так легче, куда деваться, но встречаются дела, случайные, кратковременные, они поворачивают землю... хотя она не поворачивается, это я сам - скольжу, бегу...
2.
У дороги, под боком левого катета стоит женщина средних лет, в платке, в тяжелых рабочих сапогах, а перед ней две сумки, на мокром асфальте. Я спешу к ней, лихорадочно обдумывая первые слова. Оказывается, не нужны, большая радость, смотрю в ее лицо, оно мне понятно и дорого, я сам такой.
Беру сумки, несу, удивляясь женской выносливости, стараюсь держаться чуть позади, как бы под влиянием груза, и на самом деле тяжело, но, главное, она должна мне дорогу указать, так, чтобы не было сомнений и подозрений. И все получается естественно, не спеша, она поворачивает к тому из красных домов, что был слева от меня, а теперь справа, и значит, половина задачи решена. Она болтает о всякой чепухе, какие-то огороды, дети, шурин упал с лошади... я внимательно вслушиваюсь, поддакиваю, своих коронных вопросов не задаю, и без этого все как по маслу...
- Как твоя дочь? - она спрашивает, - как дочь, наверное большая выросла?..
Задача непосильная, не знаю ничего про дочь, делаю вид, что задыхаюсь, останавливаюсь, вытираю пот... - 'ничего, в порядке...'
Она говорит:
- Замок-то как?.. Мой, говорит, старался...
О, замок!.. Сразу объясняется загадка ключа, отчего нет заветной бумажки и нарушено привычное расположение.
Мои восторги по поводу замка безмерны...
Идем, приближаемся к подъезду... Будет лифт или не будет? Это чертовски важно, если не будет, то первый или второй этаж, и здесь тоже нельзя промахнуться... Не делать резких движений...
Начинаем подниматься, значит первый отпадает... Важный момент, я отстаю на несколько ступенек, и
