компетентный авторитет) превратилась в отдельные хлопья и отделилась от буржуазно-либеральной сыворотки; мы увидим, как каждая из них затем некоторое время фигурировала на социалистическом небе в виде туманности, как эта туманность становилась все больше и светлее и, наконец, наподобие ракеты, рассыпалась в виде ослепительной группы звёзд и созвездий.
Старейшая, раньше всех самостоятельно развившаяся группа, это — группа вестфальского социализма. Благодаря безмерно важным передрягам между этой группой и королевской прусской полицией, благодаря рвению вестфальских мужей прогресса в деле защиты гласности, — немецкой публике удалось прочесть всю историю этой группы в кёльнских, трирских и других газетах. Поэтому нам остаётся упомянуть здесь лишь самое необходимое.
Вестфальский социализм обитает в районе Билефельда, в Тевтобургском лесу. В газетах появились в своё время таинственные намёки на мистический характер его наиболее ранней эпохи. Но вскоре он вышел из стадии туманности; в первом номере «Westphalisches Dampfboot» он раскрылся и явил изумлённому взору сонм сверкающих звёзд. Мы находимся на севере от экватора, и, как гласит старинный стих:
Существование «Дев» было уже давно констатировано «хорошей прессой»; «Лев» был тот же самый херуск Герман, который, вскоре после того как раскрылась вестфальская туманность, покинул своих милых друзей и отныне в качестве народного трибуна[156] потрясает из Америки своей белокурой гривой. Вскоре после этого за ним «из-за злосчастных превратностей судьбы» последовал Рак, благодаря чему вестфальский социализм хотя и овдовел, но всё же продолжал свою деятельность. Из Близнецов один также отправился в Америку, чтобы основать там колонию; пока он там пропадал, другой изобрёл «народное хозяйство в его грядущей форме» (ср. Люнинг, «Dies Buch gehцrt dem Volke», второй год издания)[157]. Но все эти различные фигуры относительно незначительны. Средоточием всей группы являются Овен и Телец, эти истинно вестфальские светила, под охраной которых «Westphalisches Dampfboot» уверенно рассекает волны[158].
«Westphalisches Dampfboot» долгое время придерживался mode simple {398} «истинного социализма». «Часа не проходило в течение ночи», когда бы он не проливал горьких слез по поводу бедствий страждущего человечества. Он проповедовал евангелие человека, истинного человека, истинного, настоящего человека, истинного, настоящего, живого человека, — он проповедовал изо всех сил, но силы-то у него были не очень велики. У него было мягкое сердце, и рисовую кашу с молоком он любил больше, чем испанский перец. Поэтому его критика носила очень добродушный характер, и он охотно присоединился к таким же, как и он, милосердным, любвеобильным рецензентам, а не к недавно вошедшей в употребление бессердечной, холодной резкости суждений. У него было покладистое и не очень-то отважное сердце и потому даже бесчувственное «Святое семейство» было пощажено им. С величайшей добросовестностью сообщал он о различных фазах деятельности билефельдских, мюнстерских и других местных союзов, пекущихся о возвышении трудящихся классов. Величайшее внимание было уделено важным событиям в билефельдском музее. А для того, чтобы вестфальский бюргер и поселянин знали, что делается на свете, для этого в конце каждого номера, в ежемесячном обзоре «мировых происшествий», восхвалялись те же либералы, которые подвергались нападкам в остальных статьях того же номера. Заодно вестфальскому бюргеру и поселянину сообщалось также, что разрешилась от бремени королева Виктория, что в Египте свирепствует чума и что русские проиграли сражение на Кавказе.
Ясно, что «Westphalisches Dampfboot» был журналом, который вполне мог рассчитывать на благодарность всех благомыслящих людей и на безмерную похвалу господина Фр. Шнаке в «Gesellschaftsspiegel»[159]. Телец, самодовольно улыбаясь, редактировал на болотистом пастбище «истинного социализма». Хотя цензор и урезывал его подчас, всё же ему никогда не приходилось вздыхать: «это было лучшее место»; вестфальский телец был упряжным животным, а не племенным. Даже «Der Rheinische Beobachter» никогда не посмел упрекнуть в покушении на нравственность ни «Westphalisches Dampfboot» вообще, ни д-ра Отто Люнинга в частности. Словом, можно было полагать, что «Dampfboot», который, с тех пор, как ему был закрыт Везер, плавает лишь по мифической, перенесённой в мир звёзд, реке Эридан[160] (ибо близ Билефельда нет других рек), что этот «Dampfboot» достиг высшей меры человеческого совершенства.
Но, несмотря на все свои усилия, «Dampfboot» развил доныне лишь простейшую фазу «истинного социализма». К лету 1846 г. он вышел из-под знака Тельца и приблизился к знаку Овна или, скорее, — говоря с большей исторической точностью, — Овен приблизился к нему. Овен был человеком много путешествовавшим и в полном смысле слова был на высоте своего века. Он объяснил Тельцу, как, собственно, обстоят теперь дела на свете, что «действительные отношения» теперь самое главное и что потому необходимо сделать новый поворот. Телец вполне с ним согласился, и с этой минуты «Westphalisches Dampfboot» представляет собой ещё более возвышающее зрелище: он являет собою mode compose{399} «истинного социализма».
«Овен и Телец» считали, что наилучший способ осуществить этот грациозный поворот — напечатать нашу критику нью-йоркского «Volks-Tribun»[161], посланную нами этой газете в рукописи и принятую ею. «Dampfboot», который теперь не постеснялся напасть на своего собственного Льва, находящегося далеко в Америке (mode compose «истинного социализма» проявляет гораздо больше смелости, чем его mode simple), впрочем, был настолько хитёр, что присоединил к вышеупомянутой критике следующее человеколюбивое замечание: «Если кто-нибудь увидит в данном произведении самокритику» (?!) «Dampfboot», то мы ничего не будем иметь против этого.
Таким образом, mode compose «истинного социализма» достаточно подготовлен, и теперь он во весь опор, галопом мчится вперёд по новому пути. Овен, от природы воинственное существо, не может успокоиться на существовавшей до сих пор добродушной критике; нового барана-вожака вестфальского овечьего стада охватывает воинственный пыл, и прежде чем его робкие товарищи успевают его удержать, он, наклонив рога, бросается на д-ра Георга Ширгеса в Гамбурге. Раньше д-р Ширгесне был на таком плохом счету у кормчих «Dampfboot», но теперь положение изменилось. Бедный д-р Ширгес представляет mode sim-plicissimus{400} «истинного социализма», и mode compose, хотя сам ещё совсем недавно был весьма простодушен, не может этого ему простить. Поэтому в сентябрьском номере «Dampfboot» от 1846 г. на стр. 409–414 Овен беспощадно пробивает бреши в стенах его «Werkstatt»[162]. Насладимся на мгновение этим зрелищем.
Несколько «истинных социалистов» и soi disant{401} коммунистов, кое-как познакомившись с блестящими сатирами Фурье на буржуазные условия жизни, перевели их на язык немецкой бюргерской морали. При этом они открыли известную уже просветителям и баснописцам прошлого столетия теорию о несчастье богатых, что и дало им материал для неисчерпаемых нравоучительных тирад. Д-р Георг Ширгес, ещё недостаточно посвящённый в таинства истинной доктрины, отнюдь не придерживается того мнения, что «богатые так же несчастны, как и бедные». Вестфальский баран-вожак за это сердито бьёт его рогом, как этого и заслуживает человек, которого «выигрыш в лотерее… мог бы сделать самым счастливым и довольным в мире человеком».
Да, восклицает наш стоический Овен, «вопреки г-ну Ширгесу, всё же верно, что обладания имуществом ещё недостаточно, чтобы сделать людей счастливыми, что наши богачи в весьма большой своей части… отнюдь не считают себя счастливыми». (Ты прав, честный Овен, здоровье — благо, которое нельзя сравнить ни с каким количеством золота.) «Если богач и не страдает от голода и холода, то ведь есть ещё и другие беды» (например, венерические болезни, длительная дождливая погода, а в Германии, между прочим, и угрызения совести), «давления которых он не может избежать». (Действительно, от смерти не спасёт никакое зелье.) «Если заглянуть во внутреннюю жизнь большинства семейств… то всё в них— сплошная гниль… Муж целиком погружён в биржевые и торговые дела» (beatus ille qui procul negotiis[163] — удивительно, как у бедняги еще остаётся время для того, чтобы
