который один только и может добыть для рабочих политические права. (Возгласы: «Нет! Нет!») Нет? Разве не буржуа являются избирателями? А разве не одни только избиратели могут дать избирательное право тем, которые его не имеют? Найдется ли среди вас хотя бы один, кто не сделался бы буржуа, если бы только мог? О, если бы рабочие захотели отказаться от выпивки и табака, у них оставались бы деньги для ведения политической агитации и они обладали бы силой, которая способствовала бы их освобождению» и т. д. и т. д.
Таковы речи тех господ, которые отвергают О'Коннора и чартистов!
Ораторы, выступавшие после г-на Эпса, дали — под неоднократно раздававшиеся аплодисменты собрания — энергичный и внушительный отпор радикальному доктору с его странными теориями.
Г-н Мак-Грат, член Исполнительного комитета Чартистской ассоциации [167], напомнил, что народ не должен доверять буржуазии, что он должен завоевать свои права собственными силами: для народа было бы ниже его достоинства выпрашивать, как милостыню, то, что ему принадлежит.
Г-н Джонс напомнил собранию, что буржуазия всегда забывала о народе. Теперь же, сказал он, буржуазия, обнаружив успехи демократии, стремится использовать ее для ниспровержения земельной аристократии, с тем чтобы раздавить демократов, как только преследуемая буржуазией цель будет достигнута.
Г-н О'Коннор, возражая г-ну Эпсу с еще большей прямотой, обратился к нему с вопросом: кто, как не буржуазия, взвалил на страну непосильное бремя огромных долгов? Кто, как не буржуазия, лишил рабочих их политических и социальных прав? Кто еще сегодня вечером отказался принять приглашение народа, как не те семнадцать почтенных буржуа, которым демократы столь опрометчиво отдали свои голоса? Нет, нет, капитал никогда не будет представителем труда! Скорее будет заключен мир между тигром и ягненком, чем установится единство чувств и интересов между капиталистами и рабочими!
Г-н Гарни, редактор «Northern Star», провозгласил последний тост: «За наших братьев, демократов всех стран! За успех их усилий в борьбе за установление свободы и равенства/». Короли, аристократы, священники, капиталисты всех стран, сказал он, объединены между собой. Пусть же и демократы всех стран последуют этому примеру! Повсюду демократия идет быстрым шагом вперед. Во Франции банкеты в пользу избирательной реформы следуют один за другим, и движение принимает такие размеры, что оно должно привести к благоприятному результату. Будем надеяться, что на этот раз выгода от этой агитации достанется массам и что реформа, завоеванная французами, будет лучше той, которой мы добились в 1831 году[168].
Пока весь суверенитет целиком не принадлежит нации, не может быть истинной реформы; не может быть суверенитета нации, пока принципы конституции 1793 г. не воплощены в жизнь.
Затем г-н Гарни обрисовал успехи демократии в Германии, в Италии и в Швейцарии; в заключение он заявил, что он, со своей стороны, самым решительным образом отметает те странные теории относительно прав буржуазии, которые развивал г-н Эпс.
Написано Ф, Энгельсом 1 ноября 1847 г.
Напечатано в газете «La Reforme» 6 ноября 1847 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с французского
Ф. ЭНГЕЛЬС МАНИФЕСТ г-на ЛАМАРТИНА
На столбцах вашей газеты было недавно опубликовано это любопытное произведение искусства[169]. Оно делится на две четко разграниченные части: политические мероприятия и социальные мероприятия. Что касается политических мероприятий, то они все до одного заимствованы, почти без изменений, из конституции 1791 г.; иными словами, они представляют собой возврат к требованиям буржуазии в начале революции. В те годы вся буржуазия, включая даже мелких предпринимателей, была наделена политической властью, в то время как сейчас доступ к власти предоставлен лишь крупным капиталистам. В чем же в таком случае заключается смысл политических мероприятий, предлагаемых г-ном Ламартином? В том, чтобы отдать управление в руки низших слоев буржуазии, но под видом предоставления его всему народу (в этом и только в этом состоит смысл его требования всеобщего избирательного права при двухстепенной системе выборов). А его социальные мероприятия? Либо это такие меры, которые предполагают, что политическая власть уже перешла к народу в результате успешной революции, например, бесплатное всеобщее обучение; либо это меры чистой благотворительности, т. е. меры, призванные ослабить революционную энергию пролетариев; либо это просто громкие фразы, лишенные всякого практического смысла, вроде упразднения нищенства чрезвычайным законом, ликвидации общественных бедствий законодательным путем, учреждения министерства народной жизни и т. п. Эти мероприятия, поэтому, либо совершенно бесполезны для народа, либо рассчитаны на удовлетворение его нужд лишь настолько, чтобы в известной мере обеспечить общественное спокойствие, либо это только пустые обещания, которые никто не может выполнить, — и в этих двух последних случаях они не только бесполезны, но и вредны. Короче говоря, г-н Ламартин как с социальной, так и с политической стороны показал себя верным представителем мелких предпринимателей, низших слоев буржуазии, и как таковой он разделяет свойственную этому классу иллюзию, будто бы он представляет трудящихся. В конце манифеста он оказывается настолько глупым, что обращается к правительству с требованием поддержать его мероприятия. Но ведь именно нынешнее правительство крупных капиталистов пойдет на что угодно, только не на это. Поэтому «Reforme» совершенно права, когда она, хотя и весьма доброжелательно, отдавая дань его благим намерениям, оспаривает пригодность как самих его мероприятий, так и способа, избранного им для проведения их в жизнь.
«Это, разумеется», — пишет «Reforme», — «благородные слова, свидетельствующие о большом сердце, о душевном сочувствии правому делу. Под покровом этих слов явственно бьется пульс братских чувств, и на наших поэтов и философов они окажут такое же воодушевляющее действие, какое в Греции времен Перикла оказывали изречения Платона. Но мы сейчас очень далеки от Перикла, мы живем во времена, когда царствуют гг. Ротшильд, Фюльширон и Дюшатель, иначе говоря, троица, олицетворяющая собой деньги, животный страх и полицию; нами управляют прибыль, привилегии и муниципальная гвардия. Неужели же г-н Ламартин надеется, что в ответ на его призыв к установлению суверенитета нации и социального братства эта лига тесно сплоченных интересов, этот зондербунд {125} червонцев, рангов и монополий сдастся и сложит оружие? Ведь в сфере зла, как и в сфере добра, все в нашем мире связано между собой, одно поддерживает другое, ничто не существует изолированно; и вот почему даже самые возвышенные программы депутата от Макона{126}будут уноситься как благоуханный летний зефир, замирать, как пустой звук трубы, пока они будут отмечены родимым пятном всякой монополии — феодальным нарушением права и равенства. И эта лига привилегированных классов особенно тесно сплочена именно сейчас, когда правительственная система находится во власти судорожного страха.
Что же до предлагаемых им институтов, то официальные круги страны и их главари называют такие вещи философскими леденцами: гг. Дюшатель и Гизо посмеются над ними, и если депутат от Макона не поищет где-нибудь оружия и солдат для защиты своих идей, он до конца жизни будет говорить красивые слова и не продвинется вперед ни на шаг! Если же он обращается не к правительству, а к миллионам, мы скажем ему, что он идет по неправильному пути и никогда не завоюет на сторону своей системы — системы многостепенных выборов, налога в пользу бедных и благотворительности — ни революции, ни мыслящих людей, ни народа. Ведь принципы социального и политического возрождения были найдены еще пятьдесят лет тому назад. Всеобщее избирательное право, прямые выборы, жалованье народным представителям — вот основные условия политического суверенитета. Равенство, свобода, братство — вот принципы, которые должны бы управлять всеми общественными институтами.
А вот налог в пользу бедных основан далеко не на братстве и в то же время он является оскорбительным, хотя и весьма беспомощным, отрицанием равенства. Нам нужна не английская буржуазная
