Ф. ЭНГЕЛЬС
ПРУССКАЯ КОНСТИТУЦИЯ
Наконец-то это долгожданное произведение искусства увидело свет! [15] Наконец-то, если верить «Times», «Globe»[16], некоторым французским и некоторым немецким газетам, Пруссия вступила в ряды конституционных государств. Однако газета «Northern Star» уже достаточно убедительно доказала, что эта так называемая конституция — всего лишь ловушка для прусского народа с целью лишить его прав, обещанных ему покойным королем{8} в ту пору, когда король нуждался в поддержке народа. Что дело обстоит именно так, что посредством этой так называемой конституции Фридрих-Вильгельм пытается добыть денег и избежать при этом необходимости делать какие-либо уступки общественному мнению, — это, безусловно, не вызывает никаких сомнений. Демократические газеты всех стран — во Франции, в частности, «National» и «Reforme» и даже правительственная газета «Journal des Debats»[17] — придерживаются этого мнения. Даже у связанной по рукам и ногам немецкой прессы вырываются слова, из которых можно сделать только один вывод, а именно, что партия прогресса в Прусски прекрасно понимает лукавые намерения «чистосердечного, великодушного» короля. Итак, вопрос сводится к следующему: удастся ли королю осуществить свои планы? Окажется ли центральное сословное собрание достаточно глупым или достаточно трусливым, чтобы, не обеспечив широких свобод для народа, гарантировать новый заем и дать тем самым королю возможность сохранить нынешнюю систему правления на неопределенное время?
Мы отвечаем: нет, оно не захочет этого, оно и не сможет пойти на это.
Существовавший в Пруссии до настоящего времени образ правления был обусловлен сложившимся соотношением сил между прусским дворянством и прусской буржуазией. Дворянство настолько утратило свое былое могущество, богатство и влияние, что уже не могло, как прежде, подчинять себе короля. Буржуазия была еще недостаточно сильна для того, чтобы освободиться от сковывавшего ее торговое и промышленное развитие мертвого груза — дворянства. Таким образом, король, представлявший собою центральную власть в государстве и поддерживаемый многочисленным классом правительственных чиновников, гражданских и военных, имевший к тому же в своем распоряжении армию, мог держать в подчинении буржуазию с помощью дворянства, а дворянство — с помощью буржуазии, угождая интересам то одного, то другого класса и уравновешивая по возможности влияние обоих. Эту стадию абсолютной монархии прошли почти все цивилизованные страны Европы, и в наиболее развитых из них она теперь уступила место правлению буржуазии.
Пруссии, наиболее развитому из германских государств, до сих пор недоставало буржуазии, достаточно богатой, сильной, сплоченной и энергичной, чтобы свергнуть господство абсолютизма и сокрушить остатки феодального дворянства. Но два соперничающие элемента — дворянство и буржуазия — поставлены в такие условия, что в ходе естественного развития промышленности л цивилизации один из них (буржуазия) неизбежно становится богаче и влиятельнее, в то время как другой (дворянство) неизбежно приходит в упадок, разоряется и все больше и больше утрачивает свое влияние. И вот, в то время как положение прусского дворянства и крупных землевладельцев из года в год ухудшалось, — сперва в результате разорительных войн с Францией в начале столетия, затем из-за английских хлебных законов, закрывших им доступ на английский рынок, далее, из-за конкуренции с Австралией в области производства одного из их главных продуктов — шерсти и вследствие многих других обстоятельств, — в это же самое время прусская буржуазия чрезвычайно увеличила свои богатства, развила производительные силы и усилила свое влияние в целом. Войны с Францией и закрытие континентальных рынков для английских промышленных товаров создали в Пруссии фабричную промышленность; а когда снова воцарился мир, новоявленные промышленники были уже достаточно сильны, чтобы заставить правительство пожаловать им покровительственные пошлины (1818 г.). Вскоре после этого был основан Таможенный союз — объединение, почти исключительно отвечавшее интересам буржуазии[18] . А главное, жестокая конкурентная борьба, разгоревшаяся в течение последних тридцати мирных лет между различными торговыми и промышленными нациями, принудила несколько инертную прусскую буржуазию сделать выбор: либо дать иностранной конкуренции окончательно разорить себя, либо взяться за дело всерьез, по примеру своих соседей.
Рост буржуазии происходил почти незаметно вплоть до 1840 г., когда она сочла восшествие на престол нового короля подходящим моментом, чтобы показать, что в Пруссии кое-что изменилось с 1815 года. Нет необходимости напоминать о том, как успешно развивалось с тех пор движение буржуазии, как оно распространилось на все области королевства, так что в конце концов охватило всю буржуазию, значительную часть крестьянства и даже немало дворян. Представительный строй, свобода печати, гласное судопроизводство, несменяемость судей, суд присяжных — таковы были требования буржуазии. Крестьянство и мелкие земельные собственники — по крайней мере в тех областях королевства, где уровень просвещения был выше, — прекрасно понимали, что эти меры отвечают и их интересам, так как только с их помощью они могли надеяться освободиться от пережитков феодализма и приобрести то влияние на законодательство, которым они стремились обладать. Более бедная часть дворянства полагала, что конституционный строй, возможно, обеспечит ей в законодательных органах положение, соответствующее ее интересам, и что во всяком случае этот новый строй не будет для нее более разорительным, чем тот, при котором она живет. Из этих соображений к либеральному движению примкнуло главным образом дворянство собственно Пруссии и Познани, особенно сильно страдавшее от отсутствия рынков сбыта для своих продуктов.
Карикатура Ф. Энгельса на тронную речь Фридриха-Вильгельма IV при открытии Соединенного ландтага в Берлине 11 апреля 1847 года. Напечатана в виде специального приложения к «Deutsche- Brusseler-Zeitung» от 6 мая 1847 года
Положение самой буржуазии становилось все более затруднительным. Она развила до значительных размеров свои промышленные и горнорудные предприятия, а также судоходство; она стала главным поставщиком всего рынка, охватываемого Таможенным союзом; ее богатство и численность сильно возросли. Но колоссальный рост за последние десять-пятнадцать лет английской фабричной и горной промышленности поставил прусскую буржуазию перед угрозой смертельно опасной конкуренции. При каждом переполнении английского рынка области, входившие в Таможенный союз, наводнялись большим количеством английских товаров, продававшихся по ценам более разорительным для немцев, чем для англичан, поскольку последние в периоды процветания торговли получали высокие прибыли на американском и других рынках, тогда как пруссаки ни при каких обстоятельствах не могли продавать свои товары где-либо за пределами их собственных таможенных границ. Их суда почти не имели доступа в порты иностранных государств, в то время как в прусские порты заходили корабли под любым флагом на равных правах с прусскими судами. Таким образом, хотя в Пруссии имелось сравнительно немного капиталов, найти им выгодное приложение стало делом затруднительным. Торговля находилась как бы в постоянных тисках; фабрики, машины, товары медленно, но неуклонно падали в цене; и это состояние всеобщей скованности было лишь ненадолго прервано железнодорожными спекуляциями, получившими распространение в Пруссии за последние восемь лет. Эти спекуляции, повысив стоимость наличных денег, ускорили падение цен на товары и сами по себе оказались в общем не очень выгодными, поскольку большая часть страны сравнительно редко населена и торговля здесь развита слабо. И все же эти спекуляции давали больше шансов для получения прибыли, чем капиталовложения в другие отрасли промышленности; поэтому ими занялись все, у кого были хоть какие-нибудь капиталы. Очень скоро эти спекуляции, как всегда бывает, приняли лихорадочный характер и закончились кризисом, тяжесть которого уже почти двенадцать месяцев испытывают денежные рынки Пруссии. Таким образом, в начале текущего года буржуазия оказалась в чрезвычайно затруднительном положении: денежные рынки переживали небывалый недостаток в наличной
