(смех), а от правого центра г-на Брилля (веселое оживление). Что касается г-на Брилля, то наши читатели должны знать, что этот депутат, принадлежащий к крайнему левому крылу, сел на скамьи правого центра к верхне-силезским и померанским крестьянам; благодаря своему популярному ораторскому таланту, ему удалось добиться того, что некоторые наущения реакционной партии не имели успеха среди этих крестьян.
Далее следует запрос г-на Бенша по поводу русской ноты, которая-де явилась причиной отступления Врангеля из Ютландии. Ауэрсвальд, несмотря на сообщение «Morning Chronicle»[131] и русской «Пчелы»[132], отрицает существование такой ноты. Мы полагаем, что г-н Ауэрсвальд прав; мы не думаем, что Россия направила в Берлин официальную «ноту». А о том, что Николай послал в Потсдам, мы знаем также мало, как и г-н Ауэрсвальд.
Г-н Бенш вносит также запрос по поводу ноты майора Вильденбруха датскому правительству[133], из которой следует, что датская война — это только мнимая война, это игра, придуманная для того, чтобы дать выход чрезмерному патриотическому пылу.
Г-н Ауэрсвальд находит повод, чтобы не ответить на этот запрос.
После скучной и запутанной дискуссии о специальных комиссиях на этот раз, наконец, разыгралась действительно интересная парламентская сцена; во время этой сцены негодование и полемический пыл на какой-то момент заглушили стереотипную трескотню правых. Этой сценой мы обязаны депутату Гладбаху. Военный министр обещал сегодня дать ответ на его запрос по поводу разоружения и ареста вернувшихся добровольцев{53}.
Как только председатель объявил, что на очереди стоит обсуждение этого вопроса, немедленно поднимается г-н подполковник Грисхейм, с которым мы уже давно знакомы, и начинает говорить. Однако резкие возгласы тотчас же положили конец этой бюрократически солдафонской назойливости.
Председатель объясняет, что, согласно § 28 регламента, помощники министров могут получать слово лишь с согласия Собрания.
Грисхейм: Я нахожусь здесь в качестве представителя военного министра.
Председатель: Меня об этом не известили.
Грисхейм: Если господа не желают меня слушать… (Ого! Шум.)
«Господа!» Для г-на Грисхейма эти «господа» являются все же «высоким собранием». Г-ну председателю следовало бы призвать г-на Грисхейма к порядку за то, что он вторично ведет себя не подобающим образом.
Собрание желает выслушать г-на Грисхейма. Сначала берет слово г-н Гладбах для обоснования своего запроса. Но прежде всего он заявляет, что, поскольку он сделал запрос военному министру, он требует его присутствия — это право, предоставляемое Собранию регламентом. Однако председатель отклоняет это требование, и ввиду неотложности вопроса г-н Гладбах приступает к изложению содержания своей интерпелляции. Он рассказывает, как добровольцы, вследствие распространения военно- деспотических порядков и на их корпус, вышли из его состава и решили вернуться домой; как в Шпандау «проклятая полицейщина, которая вдруг выползла изо всех укромных уголков», заклеймила их позорным прозвищем «бродяг»; как в Шпандау их разоружили, задержали и, снабдив проездными свидетельствами, в принудительном порядке отправили по домам. Г-н Гладбах — первый депутат, которому удалось рассказать о таком постыдном деле с негодованием, которого оно заслуживает.
Г-н Грисхейм заявил, что эти меры были приняты по требованию берлинского полицей- президиума.
Тогда г-н Гладбах зачитывает подписанное принцем Фридрихом Шлезвиг-Гольштейнским и составленное в благожелательных выражениях увольнительное свидетельство одного из добровольцев и тут же противопоставляет ему проездное свидетельство, выданное тому же самому добровольцу в Шпандау «по решению министерства» на следование по принудительному маршруту, как если бы он был бродягой. Гладбах указал на содержащуюся в проездном свидетельстве угрозу ареста, принудительных работ и денежного штрафа и на основании официального документа доказал, что утверждение г-на Грисхейма, будто бы это мероприятие исходило от полицей-президента, является ложью. Далее он спрашивает: разве в Шпандау существует еще особое русское министерство?
В первый раз министерство было изобличено в явной лжи. Все Собрание было охвачено крайним возбуждением.
Министр внутренних дел, г-н Кюльветтер, вынужден был, наконец, встать и пробормотать какие-то извинения. Ведь ничего не произошло, кроме того, что у 18 вооруженных людей было отнято оружие — ничего, кроме нарушения законности! Нельзя
было допускать, чтобы вооруженные шайки без разрешения бродили по стране — т. е. 22 добровольца, которые направлялись на родину! (без разрешения!)
Первые слова г-на министра Собрание встретило явными признаками недовольства. Даже правые настолько еще находились под впечатлением этих уничтожающих фактов, что, по крайней мере, молчали. Но вскоре, когда они увидели, как их несчастный министр с трудом выпутывается из положения под смех и ропот левых, они приободрились и начали громко кричать «браво» беспомощно оправдывавшемуся Кюльветтеру; кое-кто из центра присоединился к ним, и г-н Кюльветтер, наконец, до того воспрянул духом, что смог заявить: Не я, а мой предшественник издал распоряжение об этих мероприятиях; ноя заявляю, что вполне их одобряю и в подобном же случае намерен поступить точно также.
Правые и центр вознаградили своего героического Кюльветтера за такую отвагу громовым «браво».
Но Гладбах не дает себя запугать. Под шум и крики консерваторов он поднимается на трибуну и снова спрашивает: Как могло случиться, что г-н Шреккенштейн, который ведь был министром еще до случая в Шпандау, ничего об этом не знал? Как могло случиться, что четыре добровольца с хорошими свидетельствами могли угрожать безопасности государства? (Здесь его прерывают господа из центра, напоминая о регламенте.) Вопрос нельзя считать исчерпанным. Как можно было принудительно отправлять этих людей на родину, как каких-то бродяг? (Оратора прерывают; шум.) Я не получил еще ответа на вопрос о проездных свидетельствах. Этих людей оскорбили. Почему же в таком случае здесь терпят шайку воинствующих мракобесов, которые прибыли с оружием в руках из Вупперталя (страшный шум) и позорят столицу? (Шум. Крики «браво».)
Кюльветтер, наконец, выходит из положения, заявляя, что все это произошло из-за сомнительных свидетельств! Значит, свидетельство об увольнении, подписанное шлезвиг-гольштейнским командованием, для полицейских чиновников г-на Кюльветтера является «сомнительным»? Удивительная бюрократия!
Еще несколько депутатов выступают против министров, пока, наконец, председатель не заявляет, что обсуждение вопроса закончено, и пока депутат Метце не переносит Собрание из бури этих дебатов в тихие воды учительской жизни, где мы его и оставим, пожелав самых идиллических радостей.
Мы рады, что, наконец, одному из левых депутатов удалось хорошо обоснованным запросом и решительным выступлением прогнать сквозь строй господ министров и вызвать сцену, которая напоминает французские и английские парламентские дебаты.
Написано Ф. Энгельсом 6 июля 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 37, 7 июля 1848 г.
Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
МИНИСТЕРСТВО ДЕЛА
Кёльн, 7 июля. У нас новый министерский кризис. Министерство Кампгаузена пало, министерство Ганземана оступилось. Министерство дела просуществовало всего неделю, несмотря на лечение домашними средствами, на пластыри, на процессы по делам печати, на аресты, несмотря на высокомерную наглость, с
