Собрание сочинений, том 7

{крупными финансистами. Ред.} привели к хищениям en gros {в большом масштабе. Ред.}. Если бюрократия чем-нибудь и была полезна для армий, то вред, который она им приносила, прививая им дух схематизма и педантизма, был вдвое больше. Сошлемся на высочайшее свидетельство самого старого Фрица. Россия еще и по сей час страдает от всех этих недостатков. Русская армия, повсюду обираемая и надуваемая, форменно голодает, и солдаты во время похода мрут, как мухи. Лишь буржуазное государство удовлетворительно снабжает продовольствием свои войска и может поэтому рассчитывать на достаточную подвижность своей армии.

Таким образом, подвижность является во всех отношениях качеством, свойственным именно буржуазным армиям. Однако она является не только необходимым дополнением массового характера армий, но даже часто может заменить последний (например, пьемонтская кампания Наполеона в 1796 г.).

Но массовый характер, в свою очередь, так же является специфической особенностью современной цивилизованной армии, как и ее подвижность.

При всех разнообразных методах комплектования армии — рекрутском наборе, прусском ландвере, швейцарской милиции, всеобщем наборе, — как показывает опыт последних 60 лет, ни в одной народной войне, при режиме буржуазии и свободного парцельного крестьянства, не было призвано под знамена более 7 % населения, следовательно, в военных действиях могло участвовать примерно 5 %. Во Франции осенью 1793 г., принимая численность населения в 25 миллионов, по этому расчету должно было быть всего 1750000 солдат, в том числе 1250000 действительных бойцов. Последние находились тогда на границах, под Тулоном и в Вандее, — считая здесь обе борющиеся стороны, — так что 1250000 вполне были налицо. В Пруссии, насчитывающей сейчас 16000000 жителей, 7 % и 5 % составили бы соответственно 1120000 и 800000 человек. Между тем вся совокупность прусских военных сил, считая и линейные войска, и ландвер, составляет едва 600000 человек. Этот пример показывает, как много даже 5 % составляют для нации.

Eh bien {Так вот. Ред.}. Если Франция и Пруссия могут сравнительно легко призвать к оружию 5 % населения, а в случае необходимости даже 7 %, то Австрия, при крайнем напряжении, может выставить лишь 5 %, а Россия едва 3 %. Для Австрии, принимая ее население в 35000000, 5 % составили бы 1750000 человек. В 1849 г. Австрия, при напряжении всех своих сил, ввела в действие около 550000 человек. Венгры, силы которых в нотах Кошута были преувеличены вдвое, имели, вероятно, 350000 человек. Примем во внимание еще 50000 ломбардцев, которые либо уклонились от набора, либо воевали в рядах пьемонтской армии, и мы получим в сумме 950000 человек, т. е. неполных 2²/₃% всего населения. При этом еще хорватские пограничные области, находившиеся в особых условиях, поставили по меньшей мере 15 % своего населения. Россия, по самому скромному подсчету, имеет 72 миллиона жителей и должна была бы, при норме в 5 %, выставить армию в 3600000 человек. Между тем ей никогда не удавалось собрать более 1500000, считая регулярные и иррегулярные войска; из этого числа на своей собственной территории она могла располагать действующей армией максимум в 1000000 человек. Иными словами, вся совокупность ее военных сил ни разу не превысила 2¹/₁₂%, а действующая армия — 1⁷/₁₈, или 1,39 %. Это объясняется весьма просто: редким населением на огромных пространствах, недостатком средств сообщения и ничтожными размерами национального производства.

Массовость средств нападения, — так же как и подвижность, — является необходимым результатом более высокой ступени цивилизации; в частности, современное соотношение численности вооруженных сил и населения несовместимо ни с одной из стадий общественного развития, предшествующих эмансипации буржуазии.

Итак, современный способ ведения войны предполагает эмансипацию буржуазии и крестьянства, он является военным выражением этой эмансипации.

Эмансипация пролетариата, в свою очередь, будет иметь свое особое выражение в военном деле и создаст свой особый, новый военный метод. Сеla est clair {Это ясно. Ред.}. Можно уже сейчас до известной степени предвидеть, в чем будут заключаться материальные основы этой новой системы ведения войны.

Но в такой же точно мере, как простое завоевание политической власти современным неопределившимся и отчасти плетущимся в хвосте других классов французским и германским пролетариатом само по себе было бы еще весьма далеко от действительной эмансипации рабочего класса, которая заключается в уничтожении всех классовых противоречий, точно так же и способ ведения войны, который первоначально должна будет применить ожидаемая революция, будет весьма далек от того способа, который будет применять действительно освободившийся пролетариат,

Действительное освобождение пролетариата, полное устранение всех классовых различий и полное обобществление [vollstandige Konzentrierung] всех средств производства во Франции и. в Германии предполагают, во-первых, участие Англии в этом процессе, а во-вторых, по крайней мере удвоение средств производства, имеющихся сейчас в Германии и Франции. Новый способ ведения войны как раз и предполагает наличие этого.

Выдающиеся нововведения Наполеона в военной науке не могут быть преодолены посредством чуда; новая военная наука будет в такой же мере необходимым продуктом новых общественных отношений, в какой военная наука, созданная революцией и Наполеоном, явилась неизбежным результатом новых отношений, порожденных революцией. И точно так же, как пролетарская революция в промышленности будет заключаться отнюдь не в упразднении паровых машин, а в увеличении их числа, — так и в военном деле речь пойдет не об уменьшении массовости армий и их подвижности, а, наоборот, о поднятии того и другого на более высокую ступень.

Предпосылкой наполеоновского способа ведения войны явились выросшие производительные силы; предпосылкой каждого нового усовершенствования в системе ведения войны также будут новые производительные силы. Железные дороги и электрический телеграф уже сейчас дадут талантливому генералу или военному министру повод для совершенно новых комбинаций в европейской войне. Постепенный рост производительных сил, а вместе с ним и населения, в свою очередь, открывает возможность собирать более значительные воинские массы. Если во Франции население вместо 25 миллионов составляет 36 миллионов, то 5 % этого числа составит уже не 1250000, а 1800000 человек. В обоих отношениях могущество цивилизованных стран по сравнению с варварскими относительно возросло. Только первые располагают разветвленной сетью железных дорог, и население их растет вдвое более быстрым темпом, чем, скажем, в России. — Все эти соображения доказывают, кстати сказать, что подчинение Западной Европы России становится с каждым днем все менее возможным и что на длительный срок такое подчинение просто невозможно.

Сила нового способа ведения войны, возникающего с уничтожением классов, не может, однако, сводиться к тому, что подлежащие мобилизации 5 % с ростом населения будут составлять все более значительную массу. Она должна состоять в том, что станет возможно призвать к оружию уже не 5 или 7 %, а 12–16 % всего населения, т. е. от половины до двух третей взрослого мужского населения, — примерно, всех здоровых мужчин от 18 до 30 или даже до 40 лет. Но если Россия не сможет поднять своих военных сил с 2–3 % до 5 % без полной революции во всей своей внутренней социальной и политической организации и в особенности в своем производстве, то, в свою очередь, и Германия с Францией не смогут увеличить находящегося в их распоряжении контингента с 5 % до 12 % без того, чтобы революционизировать свое производство, которое должно быть более чем удвоено. Лишь тогда, когда средняя производительность труда каждого даст вдвое больше, чем теперь, благодаря применению машин и т. п., можно будет высвободить из производства вдвое больше рабочей силы, да и то лишь на короткое время; ведь ни одна страна никогда не могла долго держать под ружьем 5 % своего населения.

Если соответствующие условия будут налицо, если национальное производство будет в достаточной мере поднято и централизовано, если — что безусловно необходимо — будут уничтожены классы (прусский вольноопределяющийся сроком на один год[316], если только он не унтер-офицер или офицер ландвера, в силу своего аристократического общественного положения, никогда не сможет быть хорошим солдатом рядом с крестьянином и мастеровым), то пределы возможного набора будут определяться исключительно численностью населения, способного носить оружие; т. е., в случае крайней нужды, можно будет в самое короткое время вооружить 15–20 % населения и иметь в действующей армии 12–15 %. Но наличие таких колоссальных масс предполагает, в свою очередь, и значительно