Собрание сочинений, том 8

контрреволюции, т. е. реакции государства против общества. Они борются за насильственное сохранение таких учреждений и такой политической власти, которые были обречены на гибель с того момента, когда численность городского населения превысила численность сельского в три раза. Такого рода попытка неизбежно должна закончиться поражением тори; она ускорит и обострит социальное развитие Англии и повлечет за собой кризис.

Тори вербуют своих сторонников среди той части фермеров-арендаторов, которые либо еще не отучились видеть в лендлордах своих естественных повелителей, либо экономически зависят от них, либо еще не понимают, что между интересами фермера и интересами лендлорда ровно столько же общего, сколько между интересами человека, берущего взаймы, и интересами ростовщика. Тори находят сторонников и поддержку также в кругах, заинтересованных в колониальных барышах и прибылях от судоходства, и среди приверженцев государственной церкви, — словом, среди всех тех элементов, которые считают необходимым защищать свои интересы против неизбежных последствий развития современной фабричной промышленности и против подготовленной ею социальной революции.

Потомственным врагом тори являются виги — партия, у которой с американскими вигами[248] нет ничего общего, кроме названия.

Английские виги образуют в политической естественной истории такой вид, который, подобно всем представителям класса амфибий, преспокойно существует, но с трудом поддается описанию. Назовем ли мы их, по примеру их противников, тори в отставке? Или будем видеть в них защитников определенных народных принципов, как это предпочитают делать писатели континента? В последнем случае мы могли бы попасть в такое же затруднительное положение, в какое попал историограф вигов, г-н Кук, с большим naivete {простодушием, наивностью. Ред.} заявивший в своей «Истории партий»[249], что хотя партия вигов и опирается на ряд «либеральных, нравственных и просвещенных принципов», но ей, к величайшему сожалению, за все время ее более чем полуторавекового существования каждый раз, когда она была у власти, что-нибудь да мешало провести эти принципы в жизнь. Таким образом, виги, по признанию их собственного историка, на деле представляют собой нечто весьма отличное от провозглашаемых ими «либеральных и просвещенных принципов». Эта партия, таким образом, оказывается точь-в-точь в положении того пьяницы, который, представ перед лорд-мэром, утверждал, что он в принципе сторонник трезвости, но по воскресеньям каждый раз совершенно случайно напивается пьяным.

Но оставим в стороне принципы вигов; мы сможем лучше выяснить, кем они являются, на основании исторических фактов, по тому, что они делают, а не по тому, во что они когда-то верили и что хотели бы внушить о своей роли другим людям.

Подобно тори, виги принадлежат к числу крупных землевладельцев Великобритании. Больше того, наиболее старинные, богатые и надменные землевладельцы Англии как раз и образуют ядро партии вигов.

Чем же они отличаются от тори? Виги являются аристократическими представителями буржуазии, промышленного и торгового среднего класса. За то, что буржуазия предоставляет им, этой олигархии аристократических родов, монополию управления и исключительное право замещения государственных должностей, они делают буржуазии все те уступки, неизбежность и неотложность которых уже обнаружились в ходе самого социального и политического развития, и помогают ей добиться проведения их в жизнь. Не больше и не меньше. И каждый раз, когда такого рода неотвратимая мера принимается, виги громогласно возвещают, что тем самым достигнут предел исторического прогресса, что все общественное развитие дошло до своей конечной цели, после чего они «цепко держатся» за эту «предельную точку»[250]. Виги могут легче, нежели тори, перенести сокращение своих доходов от аренды, так как они считают, что являются божьей милостью откупщиками доходов Британской империи. Они могут отказаться от монополии, созданной хлебными законами, пока они рассматривают монополию правительственной власти как свое родовое достояние. Со времени «славной революции» 1688 г.[251], за исключением кратких перерывов, связанных главным образом с первой французской революцией и последовавшей за ней реакцией, государственные должности постоянно принадлежали вигам. Кто вспомнит этот период истории Англии, тот не обнаружит у вигизма других отличительных признаков, кроме стремления сохранить власть своей родовой олигархии. Интересы и принципы, которые виги помимо того время от времени защищают, принадлежат не им самим, а навязаны им развитием промышленного и торгового класса — развитием буржуазии. Подобно тому как после 1688 г. виги объединились с финансовыми магнатами, которые как раз к тому времени приобрели большое влияние, так в 1846 г. мы видим их объединившимися с промышленными магнатами. Виги столь же мало сделали для проведения билля о реформе в 1831 г.[252], как и для проведения фритредерского билля 1846 года. Оба эти реформистские движения — как политическое, так и торговое — были движениями буржуазии. Как только одно из этих движений настолько усиливалось, что становилось непреодолимым, как только оно превращалось в то же время в вернейшее средство для изгнания тори с правительственных постов, — виги выступали на сцену, брали бразды правления в свои руки и обеспечивали себе ту часть плодов победы, которая касалась правительственной власти. В 1831 г. они довели политическую сторону реформы как раз до той грани, до которой ее нужно было довести, чтобы буржуазия не осталась совершенно неудовлетворенной; после 1846 г. они ограничили свои фритредерские мероприятия настолько, насколько это было необходимо, чтобы спасти для земельной аристократии как можно больше привилегий. Каждый раз они перехватывали движение для того, чтобы помешать его дальнейшему развитию и в то же время вернуть себе свои посты.

Совершенно очевидно, что с того момента как земельная аристократия окажется не в состоянии больше удерживать свои позиции, играя роль самостоятельной силы, и вести борьбу за власть в качестве самостоятельной партии — словом, когда тори окончательно падут, в английской истории не останется места и для вигов. Раз аристократия уничтожена, какой толк в аристократическом представительстве буржуазии, противостоящем этой аристократии?

В средние века, в начальную пору подъема городов, германские императоры, как известно, ставили над ними имперских наместников — «advocati» — для защиты этих городов от окрестного дворянства. Но когда благодаря росту населения и богатства города оказывались достаточно сильными и независимыми, чтобы не только отражать нападение дворян, но и нападать на них, они немедленно прогоняли титулованных наместников — advocati.

Виги были такими advocati для британской буржуазии, и их монополия на власть должна рухнуть в тот самый момент. когда рухнет монополия тори на землю. Виги вырождались из партии в клику по мере того, как буржуазия приобретала больше независимости и силы.

Само собой ясно, какую отвратительную смесь разнородных элементов должны представлять собой английские виги: приверженцы феодальной системы и в то же время сторонники Мальтуса; денежные мешки с феодальными предрассудками; аристократы без чувства чести; буржуа без промышленной энергии; ретрограды с прогрессивными фразами на устах; поборники прогресса, фанатически преданные консерватизму; дельцы, отмеривающие гомеопатическими дозами реформы; покровители всякого рода кумовства; великие мастера подкупа; ханжи в религии, тартюфы в политике. Массы английского народа отличаются здоровым эстетическим чутьем. Они питают поэтому инстинктивное отвращение ко всему пестрому и двусмысленному, к летучим мышам и к партии Рассела. Вместе с тори народные массы Англии, городской и сельский пролетариат, питают ненависть к «денежным мешкам», а вместе с буржуазией они ненавидят аристократов. В вигах же народ ненавидит и тех и других — аристократию и буржуазию, лендлорда, который его угнетает, и денежного туза, который его эксплуатирует. В лице вигов народ ненавидит олигархию, которая правит Англией в течение более ста лет и которая отстранила народ от управления его собственными делами.

Пилиты (либерал-консерваторы) являются не партией, а скорее воспоминанием о партийном деятеле, о покойном сэре Роберте Пиле. Но англичане слишком прозаический народ, чтобы считать воспоминания пригодными на что-либо иное, кроме сочинения элегий. Теперь же, когда английский народ повсюду в стране воздвиг покойному сэру Роберту Пилю монументы из бронзы и мрамора, он тем более считает возможным обойтись без ходячих монументов Пилю в лице Грехемов, Гладстонов, Кардуэллов и т. д. Так называемые пилиты представляют собой не что иное, как штаб чиновников, вышколенных для себя