Bayonne» добавляет, что имели место беспорядки и в Арагоне.
В этой песенке воспета погрузка французских войск, отплывающих из Кале.
Большое волнение, царившее в Лондоне с субботы до понедельника, имело в виду поставить Пальмерстона на место герцога Ньюкасла, чтобы действительно противопоставить лорда Пальмерстона царю. Большое возбуждение царило как в правительственном лагере, так и в лагере оппозиции. Было известно, что бюджет нового военного министерства будет представлен палате в понедельник вечером, и это обстоятельство предполагалось использовать для сокрушительной атаки на коалиционный кабинет и для того, чтобы водворить непобедимого Пальмерстона в военное министерство.
«В субботу около двух часов дня было созвано совещание кабинета. Министры собрались только в три. Они явились все, за исключением министра иностранных дел, задержавшегося на аудиенции у королевы. Лорд Кларендон присоединился к своим коллегам в четыре. Заседание тянулось до половины седьмого, после чего лорд Абердин немедленно проследовал во дворец к ее величеству».
Из этого взволнованного повествования «Morning Herald» видно, какие большие надежды возбудили у тори эти «важные» события. Лорд Джон Рассел пригласил своих сторонников в Уайтхолл[185] на понедельник, а г-н Дизраэли, в свою очередь, собрал членов оппозиции. Сто семьдесят девять джентльменов явились в Уайтхолл, почти истерически предвкушая те великие разоблачения, которых они ждали от Рассела. Они были весьма плачевно обмануты парламентским Скуирсом[186], который сухо заявил им, что, поскольку на очереди стоит голосование проекта военного бюджета, он ожидает от них спокойного поведения:
«Кабинету скоро понадобятся еще деньги для продолжения войны и, таким образом, вопрос о доверии или недоверии коалиционному министерству будет решен на будущей недело, когда это голосование по финансовому вопросу будет предложено палате».
Не будучи посвящен в тайны лорда Кларендона, он не смог дать им информации об иностранных делах. В результате Рассел спас все коалиционное министерство на текущую сессию; ведь если бы вотум о доверии был предложен по проекту бюджета военного министерства, то поражение означало бы победу Пальмерстона над Ньюкаслом; между тем вотум недоверия, вынесенный в связи с проектом военного бюджета в целом, был бы победой тори над объединенными вигами и пилитами — случайность, конечно, совершенно недопустимая.
Соответственно, голосование по военному министерству состоялось вчера вечером при полном спокойствии палаты и без каких-либо происшествий, кроме того, что Рассел и Пакингтон пустили в ход весь арсенал надоевших общих мест о теперешнем состоянии военного управления.
Жаль, что упрямое сопротивление королевы не дает Пальмерстону войти в военное министерство, так как с его водворением там отпал бы последний ложный предлог, пользуясь которым радикалы пока еще защищают внешнюю политику Англии.
Когда на заседании палаты общин в последнюю пятницу г-н Отуэй заявил, что намерен довести до сведения палаты случай с доктором Пейтманом, лорд Пальмерстон поднялся с места и сказал, что он готов дать любое объяснение и что все при этом будет признано «благополучным». Между тем, д-р Пейтман опубликовал в газете «Morning Advertiser» письмо, которое доказывает, что хотя в других отношениях он никогда не был сумасшедшим, он все еще продолжает верить в великодушие королевы Виктории и принца Альберта, которых он умоляет отпустить его обратно в Германию, то есть сделать именно то, что они хотят.
Подлое раболепство так называемой радикальной прессы находит свое выражение в том абсолютном молчании, которое она соблюдает в отношении этого беспримерного случая, когда на основе lettre de cachet
К. МАРКС
ИСПАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ. — ТУРЦИЯ И ГРЕЦИЯ
Лондон, пятница, 21 июля 1854 г.
«Ne touchez pas a la Reine» (не касайтесь королевы) — гласит старинное кастильское изречение; однако авантюристка г-жа Муньос и дочь ее Изабелла слишком давно превысили все права, предоставленные даже кастильским королевам, чтобы испанский народ не утратил своего суеверного верноподданничества.
Пронунсиаменто 1843 г.[187] продолжалось три месяца, пронунсиаменто 1854 г. едва ли более трех недель. Министерство распущено, граф Сан-Луис бежал, королева Кристина пробирается к французской границе, а в Мадриде как войска, так и гражданское население высказались против правительства.
С начала столетия все испанские революции, за исключением движения в защиту провинциальных и местных привилегий, периодически вспыхивающие в северных провинциях, отличались удивительным единообразием: за каждым дворцовым заговором следуют военные мятежи, которые неизменно влекут за собой муниципальные пронунсиаменто. Это явление имеет две причины. Во-первых, мы видим, что, поскольку народная жизнь не выходит за рамки отдельных провинций, в той сфере, которую мы называем государством в современном смысле слова, армия является единственной силой, которая может в национальном масштабе противостоять двору. Во-вторых, особое положение Испании и война на Пиренейском полуострове[188] создали условия, при которых все жизнеспособное в испанской нации могло сконцентрироваться только в армии. Вот почему единственные проявления национального чувства (в 1812 и в 1822 гг.[189]) исходили от армии; и вот почему наиболее активная часть нации привыкла видеть в армии естественное орудие всякого национального восстания. Однако в тревожное время с 1830; до 1854 г. городское население Испании постепенно убедилось в том, что армия уже не служит делу нации, а превратилась в орудие соперничества честолюбивых генералов, стремившихся установить свою опеку над двором. В соответствии с этим мы видим, что движение 1854 г. сильно отличается даже от движения 1843 года.
Народ видел в emeute
