Собрание сочинений, том 11

кабинета реформы вскоре или перебрались в палату лордов (как Олторп в 1834 г.), или вымерли, или перешли в партию тори, то Рассел не только сделался единственным наследником этого министерства, но и прослыл отцом ребенка, тогда как он был всего лишь его крестным отцом. Он прославился под фальшивым предлогом как мнимый автор реформы, которая сама по себе была лишь подлогом и ловким маневром. В остальном же за период 1830–1834 гг. он привлек к себе внимание только той желчностью, с которой выступал против какого-либо пересмотра пенсионного списка.

III

Лондон, 3 августа. Вернемся к характеристике Рассела. Мы остановимся на нем несколько дольше, так как, во-первых, он сам является классическим представителем современного вигизма, а, во-вторых, его история — по крайней мере в известном отношении — представляет собой историю пореформенного парламента вплоть до наших дней.

В своей защите билля о реформе Рассел, касаясь Ballot (тайного голосования) и краткосрочных парламентов, — известно, что виги в 1694 г. превратили английский годичный парламент в трехлетний, а в 1717 г. в семилетний, — сделал следующее заявление:

«Не подлежит никакому сомнению, что Ballot имеет много преимуществ. Аргументы, приводимые в его пользу, не менее остроумны и убедительны, чем любые доводы, когда-либо слышанные мной при обсуждении того иди иного спорного вопроса. Все же палата должна остерегаться слишком поспешного решения… Вопрос о краткосрочных парламентах в высшей степени важен. Я предоставляю другому члену палаты возможность в будущем поставить этот вопрос, так как не могу перегружать деталями свою большую тему».

7 июня 1833 г. Рассел заявил, что

«воздержался от этих двух предложений во избежание столкновения с палатой лордов, вопреки убеждениям (!), глубоко коренящимся в его душе. Он убежден, что эти меры имеют существенное значение для счастья, благосостояния и благополучия страны». (Вот вам и образец его риторики.)

Вследствие этого «глубоко коренящегося убеждения» он на протяжении всей своей министерской карьеры показал себя неизменным и непримиримым противником тайного голосования и краткосрочных парламентов. В тот период, когда эти заявления были сделаны, они являлись уловкой, преследовавшей двоякую цель. Они успокаивали недоверчивых демократов из палаты общин и наводили страх на упрямых аристократов из палаты лордов. Но как только Рассел обеспечил себе поддержку нового двора королевы Виктории (смотри ответ Брума на послание Рассела избирателям Страуда, 1839 г.) и вообразил себя вечным обладателем некоего поста, он выступил в ноябре 1837 г. с заявлением, в котором оправдывал «крайнюю медлительность, с которой проводился билль о реформе», тем, что эта реформа исключает всякую возможность дальнейшего движения вперед.

«Цель реформы», — сказал он, — «заключалась в том, чтобы увеличить преобладание землевладельцев, и она мыслилась как окончательное разрешение великого конституционного вопроса».

Короче говоря, именно это заявление о достигнутом пределе и доставило ему прозвище «Finality John» [ «Джон Предельная точка». Ред.]. Однако к «Finality», к решению остановиться на месте, он отнесся не более серьезно, чем к своей прежней решимости идти вперед. В 1848 г. он выступил против предложения Юма о парламентской реформе. Опираясь на объединенные силы вигов, тори и пилитов, он снова большинством в 268 против 82 голосов разбил Юма, когда тот в 1849 г. опять внес подобное же предложение. Осмелев благодаря поддержке консерваторов, он вызывающе заявил:

«Когда мы составили и предложили билль о реформе, мы стремились привести в соответствие представительство этой палаты с другими органами государственной власти, оставляя все это в полной гармонии с конституцией. Г-н Брайт и его единомышленники до такой степени ограниченны, их способность суждения и понимания скована столь узким кругозором, что совершенно невозможно растолковать им те великие принципы, которые были положены нашими предками в основу конституции страны и которые у нас, их потомков, вызывают смиренное восхищение и стремление к подражанию. Палата общин за 17 лет, истекших со времени реформы, оправдала все справедливо возлагавшиеся на нее надежды. Существующая система, хотя и отклоняется несколько от правил, действует хорошо и как раз в силу этих отклонений от правил».

Однако в 1851 г., когда Рассел потерпел поражение в связи с предложением Лока Кинга распространить избирательное право в графствах на владельцев участков, приносящих ежегодный доход в 10 ф. ст., и увидел себя вынужденным подать на несколько дней в отставку, его «широкий кругозор» внезапно раскрыл перед ним необходимость нового билля о реформе. Он обязался перед палатой общин внести такой билль. Он умолчал о том, в чем будет заключаться сущность новой «меры», но выдал вексель, по которому обязался уплатить в ближайшую сессию парламента.

«Притязания нынешнего министерства на занимаемое им место», — заявила тогда газета «Westminster Review», орган так называемых радикалов, находившихся в союзе с Расселом, — «стали предметом всеобщих насмешек и упреков, и, наконец, когда его падение и уничтожение его партии уже казались неизбежными, лорд Джон выступил с обещанием внести новый билль о реформе в 1852 году. Продержитесь до этого момента, кричит он, и я утолю ваши страстные желания широкой и либеральной реформы».

В 1852 г. он действительно внес новый билль о реформе, на этот раз уже собственного изобретения, но таких поразительно карликовых размеров, что консерваторы даже не сочли нужным нападать на него, а либералы — его защищать. Во всяком случае, эта недоношенная реформа дала маленькому человеку, вынужденному, наконец, расстаться с министерством, повод для того, чтобы, обращаясь в бегство, пустить парфянскую стрелу в своего победоносного преемника, графа Дерби. Он удалился с громогласной угрозой, что «будет настаивать на расширении избирательного права». Расширение избирательного права стало отныне «близким его сердцу делом». Едва изгнанный из министерства, этот герой вынужденных мер, прозванный теперь уже своими собственными сторонниками «Foul weather Jack» («Джек Скверная погода»), созвал в своей частной резиденции на Чешем-плейс различные фракции, от союза которых произошло хилое чудовище коалиции. Он не забыл пригласить «до такой степени ограниченных» Брайта и Кобдена, извиниться перед ними в торжественном собрании за свой широкий кругозор и выдать им новый вексель на другую, «более значительную» реформу. В качестве члена коалиционного министерства в 1854 г. Рассел развеселил палату общин очередным проектом избирательной реформы, заранее предназначенным стать новой Ифигенией, принесенной им, новым Агамемноном, в жертву ради успеха нового троянского похода. Обряд жертвоприношения он выполнил в мелодраматическом стиле Метастазио, с глазами, полными слез, которые, однако, немедленно высохли, как только пост «без содержания», который он занимал в кабинете, превратился — в результате жалкой интриги против г-на Стратта, члена его собственной партии, — в пост председателя Тайного совета с содержанием в 2000 фунтов стерлингов.

Второй проект реформы имел целью укрепить его падающее министерство, третий — заставить пасть кабинет тори. Второй проект был уверткой, третий — каверзой. Второй проект он преподнес в таком виде, что никто не имел желания ухватиться за него, третий — в такой момент, когда никто не имел возможности это сделать. В обоих случаях он доказал, что, хотя судьба и сделала его министром, природа предназначала его для роли бродячего лудильщика, подобно Кристоферу Слаю. Даже в первом и единственно осуществленном проекте реформы он уловил только хитрый трюк олигархии, а не исторический смысл всего маневра.