Во время Крымской войны, когда вся Англия искала человека, способного организовать и возглавить английскую армию, и когда командование было доверено таким бездарностям, как Раглан, Симпсон и Кодрингтон, в Крыму находился солдат, одаренный качествами настоящего полководца. Мы имеем в виду сэра Колина Кэмпбелла, который сейчас в Индии ежедневно дает доказательства того, что он мастер своего дела. После того как в Крыму Кэмпбеллу было поручено командование бригадой под Альмой, где негибкая линейная тактика британской армии не позволила ему проявить свои способности, его заперли в Балаклаве и больше ни разу не разрешили участвовать в последующих боях. А между тем его военные таланты еще задолго до этого были полностью признаны в Индии не кем иным, как сэром Чарлзом Джемсом Нейпиром, самым крупным полководцем, которого Англия имела после Мальборо. Но Нейпир был человеком независимого характера, слишком гордым, чтобы склониться перед господствующей олигархией, и его рекомендации было достаточно, чтобы Кэмпбелла взяли на заметку и перестали доверять ему.
Итак, отличия и почести в этой войне достались на долю других лиц. Среди них был сэр Уильям Фенуик Уильямс Карсский, который ныне счел возможным почить на лаврах, приобретенных бесстыдством, самохвальством и присвоением себе обманным путем славы генерала Кмети, которую тот справедливо заслужил. Титул баронета, ежегодная пенсия в тысячу фунтов, выгодная должность в Вулидже и место в парламенте — всего этого оказалось вполне достаточным, чтобы сэр Уильям не пожелал рисковать своей репутацией в Индии. В отличие от него, «герой Редана» генерал Уиндхем отправился командовать дивизией против сипаев, и первые же его действия дискредитировали его навсегда. Этот самый Уиндхем, никому не известный полковник, семья которого имеет хорошие связи, командовал бригадой при штурме Редана, во время которого он действовал чрезвычайно вяло; в конце концов, так как подкрепления все не подходили, он дважды оставлял свои войска на произвол судьбы и сам отправлялся в тыл разузнавать относительно подкреплений. За такое весьма сомнительное поведение, которое в других армиях повлекло бы за собой предание военному суду, он был немедленно произведен в генералы и вскоре после того назначен на должность начальника штаба.
Когда Колин Кэмпбелл начал наступать на Лакнау, он оставил старые укрепления, лагерь и город Канпур, а также мост через Ганг на попечение генерала Уиндхема и отряда, достаточного для выполнения этой задачи. В отряде было пять пехотных полков полного и неполного состава, большое количество орудий позиционной артиллерии, 10 полевых и два морских орудия и, кроме того, 100 человек кавалерии; весь отряд насчитывал свыше 2000 человек. Пока Кэмпбелл был занят под Лакнау, различные отряды повстанцев, бродившие по Доабу, объединились с целью напасть на Канпур. Помимо разного сброда, набранного восставшими заминдарами, наступавший отряд имел в своих рядах и обученных солдат (дисциплинированными их нельзя было назвать); это были остатки динапурских сипаев и часть гвалиорского контингента. Из числа восставших войск лишь этот последний был сведен в более крупные единицы, чем роты; так как почти все его офицеры были туземцами, то они со своим старшим командным составом и капитанами сохраняли некоторое подобие организованных батальонов. По этой причине англичане относились к ним с известным уважением. Уиндхем имел строгое указание ограничиваться обороной, но. не получая от Кэмпбелла ответа на свои донесения, поскольку связь была прервана, решил действовать на свою личную ответственность. 26 ноября он с отрядом в 1200 человек пехоты, 100 всадниками и 8 пушками выступил навстречу наступавшим повстанцам. Без труда разбив их авангард, он заметил приближение главной колонны повстанцев и отступил к самому Канпуру. Здесь он занял позицию перед городом, разместив 34-й полк на левом фланге, а стрелков (в числе 5 рот) и две роты 82-го полка — на правом. Путь отступления лежал через город, а в тылу левого фланга находилось несколько печей для обжига кирпича. Впереди, на расстоянии до четырехсот ярдов, а в различных местах на флангах и еще ближе, были рощи и заросли кустарника, представлявшие прекрасное укрытие для наступающего неприятеля. В самом деле, трудно было бы выбрать худшую позицию: английские войска были расположены на открытой местности, тогда как индийцы, пользуясь укрытием, могли подойти к ним на расстояние до трехсот или четырехсот ярдов! Чтобы еще ярче обрисовать «героизм» Уиндхема, надо добавить, что тут же рядом была весьма удобная позиция — открытая равнина перед фронтом и в тылу и канал в виде препятствия впереди; но он, разумеется, настоял на выборе худшей позиции. 27 ноября неприятель начал артиллерийский обстрел, выдвинув свой пушки к краю прикрытия, образуемого зарослями кустарника. Со скромностью, свойственной герою, Уиндхем называет этот обстрел «бомбардировкой» и говорит, что его войска выдерживали ее в течение пяти часов; но затем случилось нечто, о чем ни сам Уиндхем, ни кто-либо из присутствовавших там, ни одна индийская или британская газета еще не решились сообщить. С того момента, когда артиллерийский обстрел перерос в сражение, все наши прямые источники информации иссякают, и нам остается лишь сделать свои собственные выводы из сбивчивых, уклончивых и неполных данных, находящихся в нашем распоряжении. Уиндхем ограничивается следующим бессвязным сообщением:
«Несмотря на жестокую бомбардировку со стороны неприятеля, мои войска выдерживали атаку» (это что-то новое — называть обстрел войск в поле
Генерал Уиндхем инстинктивно, точь-в-точь как это было при Редане, направляется в резерв (ибо, как мы должны заключить, 88-й полк в это время занимал город) и здесь находит не живого и сражающегося неприятеля, а большое количество неприятельских солдат, заколотых солдатами 88-го полка. Этот факт приводит его к заключению, что неприятель (причем не упоминается, живой или мертвый) полностью занял город! Что и говорить, тревожное заключение как для читателя, так и для нашего героя, но последний на этом не останавливается. Ему доносят, что форт подвергается атаке. Всякий другой генерал проверил бы правильность этих слухов, которые, конечно, оказались ложными. Но не так поступает Уиндхем. Он приказывает отступать, хотя его войска могли бы удерживать свои позиции по крайней мере до наступления темноты, если бы, конечно, не произошла ошибка при передаче одного из его приказов! Итак, мы имеем, во-первых, приличествующее герою заключение Уиндхема, что там, где много убитых сипаев, должно быть также много живых сипаев; во-вторых, ложную тревогу относительно нападения на форт и, в-третьих, ошибку, совершенную при передаче приказа; стечение всех этих бед дало возможность многочисленному сборищу туземцев нанести поражение герою Редана и сломить неукротимую, истинно британскую отвагу его солдат.
Автор другого сообщения, некий офицер, присутствовавший при событиях, пишет:
«Я не думаю, чтобы кто-нибудь смог точно описать бой и отступление, происшедшие в это утро. Было приказано отступать; 34-й пехотный полк ее величества получил приказ отступить на позицию, расположенную за одной из печей для обжига кирпича, но ни офицеры, ни солдаты не знали, где она находится! По лагерю быстро разнеслась весть, что наши войска разбиты и отступают, и все стремглав бросились к внутренним укреплениям, подобно неудержимому потоку Ниагарского водопада. Бесчисленное множество солдат и матросов, европейцев и туземцев, мужчин, женщин и детей, коней, верблюдов и волов, начиная с двух часов дня, стекались в укрепления. К наступлению ночи укрепленный лагерь, с его пестрым сборищем людей и животных, снаряжением, багажом и десятками тысяч не поддающихся описанию ненужных вещей, был похож на первозданный хаос».
Наконец, калькуттский корреспондент «Times» сообщает, что англичане 27-го числа, очевидно, потерпели «нечто почти похожее на поражение», но что из патриотических соображений англо-индийская пресса окутывает этот позор непроницаемым покровом милосердия. Однако признают все же, что один из полков ее величества, в большинстве состоящий из новобранцев, на мгновение пришел в расстройство, хотя и не отступил, и что в форте — поскольку Уиндхем потерял всякую власть над своими солдатами — царило чрезвычайное смятение, до тех пор пока вечером 28-го не прибыл Кэмпбелл и «несколькими резкими словами» не навел порядок.
Итак, каковы же выводы, явно вытекающие из всех этих сбивчивых и уклончивых сообщений? Выводы могут быть только следующие: что бездарное командование Уиндхема привело английские войска к полному поражению, которого безусловно можно было избежать; что, когда был дан приказ об отступлении,
