Собрание сочинений, том 12

гвардии означала бы падение монархии и полное торжество республиканской демократии. Парижская «Presse»[46] тоже дает понять, что маршал Эспартеро, увидя, какой оборот придали делу демократы на заседании конгресса, не захотел принести в жертву трон и ринуться навстречу превратностям анархии и гражданской войны; поэтому он сделал все, что было в его силах, чтобы содействовать успеху О'Доннеля.

Правда, различные авторы сообщают различные подробности относительно времени и обстоятельств, при которых было сломлено сопротивление coup d'etat; но все согласны в отношении одного главного пункта, а именно, что Эспартеро изменил кортесам, кортесы — вождям, вожди — буржуазии, а буржуазия — народу. Это является новой иллюстрацией характера большинства европейских боев 1848–1849 гг. и грядущих боев в западной части европейского континента. С одной стороны, имеется современная промышленность и торговля, естественная руководительница которых, буржуазия, питает отвращение к военному деспотизму; с другой стороны, как только она начинает борьбу против этого деспотизма, в борьбу вступают сами рабочие — продукт современной организации труда— и требуют причитающейся им доли плодов победы. Испуганная последствиями союза, навязанного ей таким образом против ее воли, буржуазия вновь отступает под защиту пушек ненавистного деспотизма. В этом — секрет существования постоянных армий в Европе, секрет, который иначе остался бы непонятным будущему историку. Итак, европейской буржуазии дали понять, что она должна либо подчиниться ненавистной ей политической власти и отказаться от преимуществ современной промышленности и торговли и основанных на них общественных отношений, либо пожертвовать привилегиями, которыми на первоначальной стадии развития современной организации производительных сил общества был наделен только лишь один класс. Есть нечто столь же поразительное, сколь и неожиданное в том, что подобный урок оказалось возможным извлечь даже из опыта Испании.

Написано К. Марксом 25 июля 1856 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4775, 8 августа 1856 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС РЕВОЛЮЦИЯ В ИСПАНИИ

Сарагоса сдалась 1 августа в 1 час 30 минут пополудни; таким образом, перестал существовать последний центр, оказывавший сопротивление испанской контрреволюции. С военной точки зрения оставалось мало шансов на успех после поражений в Мадриде и Барселоне, после столь слабой диверсии восставших в Андалузии и после концентрического наступления подавляющих сил из Баскских провинций, Наварры, Каталонии, Валенсии и Кастилии. А если и имелись какие-нибудь шансы на успех, то они были парализованы теми обстоятельствами, что силами сопротивления руководил старый адъютант Эспартеро, генерал Фалькон, что в качестве боевого клича был дан лозунг «Эспартеро и свобода» и что население Сарагосы узнало о небывало смехотворном фиаско, которое потерпел Эспартеро в Мадриде[47]. Кроме того, из главной квартиры Эспартеро был дан прямой приказ его подручным в Сарагосе прекратить всякое сопротивление; это показывает следующая выдержка из статьи в «Journal de Madrid»[48] от 29 июля:

«Один из экс-министров правительства Эспартеро принял участие в переговорах, происходивших между генералом Дульсе и сарагосскими властями, а депутат кортесов Хуан Мартинес Алонсо, сторонник Эспартеро, взял на себя миссию уведомить вождей инсургентов, что королева, ее министры и генералы всей душой желают примирения».

Революционным движением была охвачена почти вся территория Испании — Мадрид и Ла-Манча в Кастилии; Гранада, Севилья, Малага, Кадис, Хаэн и другие в Андалузии; Мурсия и Картахена в провинции Мурсии; Валенсия, Аликанте, Альсира и другие в Валенсии; Барселона, Реус, Фигерас, Жерона в Каталонии; Сарагоса, Теруэль, Уэска, Хака и другие в Арагоне; Овьедо в Астурии и Ла-Корунья в Галисии. Не было выступлений в Эстремадуре, Леоне и Старой Кастилии, где революционная партия была уничтожена два месяца тому назад с согласия и благословения Эспартеро и О'Доннеля; Баскские провинции и Наварра также оставались спокойными. В этих последних провинциях симпатии были, однако, на стороне революции, хотя они и не могли проявиться в присутствии французского наблюдательного корпуса. Это покажется тем более примечательным, если принять во внимание, что двадцать лет тому назад эти самые провинции являлись цитаделью карлизма[49], который пользовался в то время поддержкой крестьянства Арагона и Каталонии; однако на этот раз крестьяне весьма горячо поддерживали революцию и оказались бы самым грозным фактором сопротивления, если бы глупость вождей в Барселоне и Сарагосе не помешала использовать их энергию. Даже лондонская газета «Morning Herald»[50], правоверная поборница протестантизма, лет двадцать тому назад ломавшая копья за донкихотствующего рыцаря аутодафе дон Карлоса, озадачена этим фактом, который она имела честность открыто признать. Это один из многих признаков прогресса, выявившихся в Испании за время последней революции, прогресса, медленность которого удивит только тех, кто незнаком с своеобразными нравами и обычаями страны, где «a la manana» [ «отложим до завтра». Ред.] есть лозунг повседневной жизни и где каждый готов сказать вам, что «нашим предкам понадобилось восемьсот лет, чтобы прогнать мавров».

Несмотря на повсеместное распространение pronunciamientos [военных мятежей. Ред.] , революция в Испании захватила только Мадрид и Барселону. На юге она была подорвана cholera morbus [эпидемией холеры. Ред.], а на севере чумой — сиречь Эспартеро. С военной точки зрения, восстания в Мадриде и Барселоне представляют мало интересного и вряд ли обнаруживают какие-либо новые черты. У одной стороны — у армии — все было подготовлено заранее; у другой — все делалось на ходу; наступление от начала до конца вела только одна сторона. Здесь — хорошо оснащенная армия, послушная воле своих командующих; там — вожди, неохотно продвигающиеся вперед под напором плохо вооруженного народа. В Мадриде революционеры с самого начала допустили ошибку, запершись во внутренних частях города, расположившись на линии, соединяющей восточные и западные окраины; сами же окраины были во власти О'Доннеля и Кончи, сообщавшихся друг с другом и с кавалерией Дульсе по внешним бульварам. Таким образом, повстанцы оказались изолированными и беспомощными против концентрической атаки, заранее задуманной О'Доннелем и его сообщниками. Стоило только О'Доннелю и Конче соединиться, как революционеры были рассеяны и загнаны в северные и южные кварталы города и в дальнейшем потеряли между собой всякую связь. Отличительной чертой мадридского восстания было малое количество баррикад, которые строили только на углах главных улиц, в то время как центрами сопротивления являлись дома; и восставшие — что совсем уж необычно для уличных боев — встречали наступающие колонны войск штыковыми атаками. Но если восставшие использовали опыт парижского и дрезденского восстаний[51], то и солдат эти восстания многому научили. Солдаты проламывали стены домов одну за другой, нападали на повстанцев с флангов и тыла, а выходы на улицу подвергались артиллерийскому обстрелу. Другой отличительной чертой этого сражения в Мадриде было то, что после соединения Кончи и О'Доннеля Пучета, будучи вытесненным в южный (Толедский) квартал города, перенес на улицы Мадрида приемы партизанской войны, применяемые в горах Испании. Повстанцы рассеялись и засели под арками церквей, в узких переулках, на лестницах домов и везде защищались до последней капли крови.

В Барселоне, где восстание вовсе было лишено руководства, борьба была еще более упорной. В военном отношении это восстание, подобно всем прежним выступлениям в Барселоне, потерпело неудачу потому, что цитадель, форт Монжуйк, осталась в руках армии. Насколько ожесточенной была борьба, показывает тот факт, что 150 солдат были сожжены в своих казармах в Грасии, предместье, за которое восставшие упорно дрались, после того как их уже вытеснили из Барселоны. Заслуживает внимания тот факт, что если в Мадриде, как мы уже писали в предыдущей статье, пролетариат был предан и покинут буржуазией [См. настоящий том, стр. 42–43. Ред.], то барселонские ткачи объявили