Собрание сочинений, том 13

1 полк жандармов — 1800 человек. Вместе с соответствующими штабами, саперами, моряками и пр. это составляет 15769 человек.

Парма. Лейб-гвардия, алебардисты, гиды — 179 человек; 2 линейных батальона, 1 батальон егерей — 3 254 человека; артиллерийская батарея — 84 человека; саперы — 14 человек; четыре роты жандармов — 417 человек; со штабами, командным составом, учебными подразделениями, рабочими ротами — всего 4294 человека.

Модена. 4 линейных полка, только по 1 батальону в каждом — 4880 человек; рота егерей — 120 человек; 3 роты драгун — 300 человек; одна 6-орудийная батарея полевой артиллерии — 150 человек; одна 12-орудийная батарея береговой артиллерии — 250 человек; 1 рабочая рота— 130 человек; 1 саперная рота — 200 человек; кроме того некоторое количество ветеранов, алебардистов и пр., всего — 7594 человека.

Сан-Марино. Армия этой маленькой республики насчитывает 800 человек.

Рим. 2 полка швейцарской пехоты (третий полк в настоящее время формируется) — 1862 человека; 2 итальянских полка такой же численности; 2 оседлых батальона (категория солдат довольно странная) — 1200 человек; один полк драгун — 670 всадников; 1 артиллерийский полк с семью батареями по 4 орудия в каждой — 802 человека; жандармы — 4323 человека; со штабами, саперами и пр. — 15255 человек.

Неаполь и Сицилия. 4 швейцарских полка, 2 неаполитанских гвардейских гренадерских полка, 6 гренадерских полков, 13 пехотных полков, 1 полк карабинеров с учебно-запасными ротами, насчитывающие вместе 57096 человек; 12 батальонов егерей — 14976 человек, а с учебно- запасными ротами — 16740 человек; 9 кавалерийских полков, 2 полка тяжелых драгун, 3 драгунских полка, 1 полк карабинеров, 2 уланских полка, 1 полк конных егерей — 8415 всадников; 2 артиллерийских полка, каждый из 2 дивизионов полевой артиллерии и 1 дивизиона осадной артиллерии или из 16 батарей полевой артиллерии с 128 орудиями и 12 батарей осадной артиллерии, всего вместе с обозом — 52000 человек. Прибавив алебардистов, саперов, гидов, лейб-гвардию и пр., получаем всего 130307 человек.

Неаполитанский флот состоит из 2 линейных кораблей с 80 и 84 пушками, 50 парусных и 12 паровых фрегатов с 10 пушками каждый, 2 парусных и 4 паровых корветов, 2 парусных шхун, 11 небольших пароходов, 10 мортирных кораблей и 18 канонерок.

Австрийское правительство более пли менее предвидело события в Тоскане, так что они, можно сказать, до известной степени были учтены им. Но что действительно внушает ему опасения, это безучастная, нерешительная и отнюдь не дружелюбная позиция, занятая прусским правительством. Прусское правительство вооружается, ибо его принуждают к этому решительные требования общественности, но в то же время оно, так сказать, парализует эти вооружения своими дипломатическими действиями. Читатели знают, что члены нынешнего прусского кабинета министров, и в особенности министр иностранных дел фон Шлейниц, принадлежат к партии, известной в Германии под названием Готской партии[197]. Эта партия тешит себя иллюзией, что крушение Австрии помогло бы Пруссии создать новую Германию под верховенством Гогенцоллернов. Эта партия с притворной доверчивостью выслушивает уверения бонапартовской дипломатии в том, что война будет «локализована» в Италии, и что формирование французского обсервационного корпуса в Нанси под командой Пелисье имеет целью только немного польстить этому «прославленному воину». Замечу en passant {мимоходом. Ред.}, что номер «Moniteur», содержащий эту успокоительную теорию, одновременно публикует также императорский приказ о сооружении в Париже статуи Гумбольдта. Этот маневр по меньшей мере показывает, что по мнению Бонапарта Готскую партию так же легко можно купить статуями, как французских зуавов колбасой[198]. Достоверно одно, что австрийский уполномоченный в Союзном сейме во Франкфурте {Рехберг, Иоганн Бернхард. Ред.}  внес предложение, призывающее Германский союз высказаться, не является ли участие Бонапарта в итальянской борьбе угрозой для самого Союза, однако сейм, вследствие интриг Пруссии, до сих пор воздерживается от ответа на этот вопрос. Быть может, Пруссия права, протестуя против попыток большинства мелких германских «Landesvater» {«отцов народа». Ред.} диктовать ей свою волю, но в таком случае она была обязана взять в свои руки инициативу и сама предложить меры, необходимые для защиты Германии. До сих пор она придерживалась совершенно противоположной линии поведения. 29 апреля Пруссия направила ноту различным членам Германского союза, в которой довольно настоятельно рекомендует им сдержанность и осторожность. В ответ на это послание правительства Южной Германии в весьма выразительном тоне напомнили берлинскому кабинету римскую формулу: «Caveant consules ne quid respublica detrimenti capiat»[199].

Они заявили, что, по их убеждению, момент серьезной угрозы для безопасности Германии уже наступил и что время, когда можно было бездействовать, безусловно, прошло. В своих собственных владениях прусское правительство находит самых разнообразных союзников. Помимо самой Готской партии существует, во-первых, русская партия, которая проповедует нейтралитет. Далее имеется весьма влиятельная партия, представленная «Kolnische Zeitung»[200], состоящая из банкиров, биржевых маклеров и дельцов, материальные интересы которых подчинены парижскому Credit Mobilier и, следовательно, бонапартизму. Наконец, существует псевдодемократическая партия, которая делает вид, что она настолько возмущена грубостью Австрии, что готова в политике героя декабря увидеть либерализм. Я утверждаю, что некоторые из членов этой последней партии были, несомненно, подкуплены наполеондорами, и что главный организатор этого торга совестью проживает в Швейцарии, что сам он не только немец по национальности, но и бывший член германского Национального собрания 1848 г. и ярый радикал[201]. Вы понимаете, что при таких обстоятельствах здесь в Вене зорко следят за каждым проявлением антинейтрализма в Пруссии, и что небольшой манифест прусского историка крестовых походов г-на Фридриха фон Раумера, озаглавленный «Точка зрения Пруссии»[202] и открыто оспаривающий теорию Готской партии, превозносится до небес. Нижеследующие выдержки дадут читателям возможность судить о смысле его излияний:

«Некая партия утверждает, что Пруссия должна сохранять полнейшую самостоятельность, не давая увлечь себя ни событиями, ни нетерпеливыми настояниями тех, кто хотел бы направить политику Германии на ложный путь и побудить к поспешным мероприятиям. Правительство, говорят представители этой партии, должно противостоять этим тенденциям с непоколебимой твердостью; и поскольку одно из крупных германских государств втянуто в итальянскую войну, другие германские государства должны сплотиться вокруг Пруссии как естественного центра германской политики.

Мы не можем подчиниться этим увещаниям без тщательного анализа их подлинного значения. Прежде всего утверждение о полнейшей самостоятельности Пруссии является преувеличением. Наоборот, Пруссия совершенно правильно осматривалась, расспрашивала, выражала пожелания, предостерегала, давала советы, ибо, окруженная четырьмя мощными государствами, она не может фактически претендовать на полную самостоятельность, а должна считаться с действиями своих соседей, не принося, однако, в жертву свое истинное призвание; Пруссия вошла в число великих держав не благодаря своим размерам, а благодаря своему разуму, своей решимости и энергии. При отсутствии этих качеств, она, как показывает история, превратится во второстепенное государство, которым будут пренебрегать другие державы, и над которым они, возможно, будут господствовать.

Целых четыре месяца дипломатия всеми силами боролась против такого противника, как Наполеон III, но совершенно ничего не добилась и полностью обанкротилась. Разве не естественно, разве не похвально то, что немцы, наученные горьким опытом, отлично понимая, чего требуют честь, долг и интересы самосохранения, начинают терять терпение и не желают больше принимать призрачные облака за твердые скалы?

Как можно неизменно придерживаться старой точки зрения, когда изменились все основные условия, и для нас наступили решающие события! А так как позиция посредничества ни к чему не привела, то позволительно усомниться, была ли она с самого начала правильной? Не являлось ли величайшей ошибкой в вопросе об отношениях между Францией и Австрией занять такую же позицию, как если бы речь шла об отношениях между Францией и Турцией? Эта мнимая беспристрастность Пруссии, без какого-либо предпочтения Германии, не завоевала симпатий французов, но зато в остальной Германии уменьшила