правда ли? Если бы они могли от нас отделаться посредством крысиного яда, то сделали бы это, должно быть, уже давно.
— Это ужасно, прямо-таки ужасно, — воскликнула полусмеясь-полуплача его супруга. — Джорджу всегда нужно с кем-нибудь ссориться. У нас тут нет ни одного друга.
— Именно поэтому я могу дарить нераздельным вниманием свою несравненную жену, — сказал Челленджер и обхватил её нежную фигуру своею короткою толстою рукой. Если представить себе гориллу рядом с газелью, то можно составить себе понятие об этой чете.
— Пойдём, завтрак подан, и гости, должно быть, проголодались. Сарра уже вернулась?
Жена профессора удручённо покачала головою, а сам он громко рассмеялся и погладил себя по бороде.
— Остин, — крикнул он, — когда поставите машину в гараж, помогите хозяйке приготовить завтрак. Теперь, джентльмены, пойдёмте ко мне в кабинет, я должен сообщить вам некоторые очень важные вещи.
2. Ядовитый поток
Когда мы проходили по гостиной, зазвонил телефон, и мы стали невольными свидетелями разговора, к которому приступил профессор Челленджер. Говорю «мы», но уверен, что кроме нас, всякий в окружности по меньшей мере в сто ярдов не мог не слышать его громоподобного голоса, разносившегося по всему дому. Реплики профессора запечатлелись в моей памяти.
— Да, да… конечно, это я… да, конечно… профессор Челленджер… знаменитый профессор… разумеется, а то кто же?.. Конечно… каждое слово… иначе я ведь не написал бы его… Меня это не удивляет — все признаки говорят за это… Разумеется… Не позже чем через день… да… Этому я не могу помешать, не правда ли?.. Конечно… очень неприятно… Но от этого пострадают также люди более значительные, чем вы. Плакаться бесцельно. Вам надо с этим примириться… Нет, не могу… Вешаю трубку… Сэр! Бросьте вздор молоть! У меня, право же, есть дела поважнее, чем слушать такую чепуху!
Он шумно повесил трубку и повёл нас по лестнице в свой кабинет — просторную светлую комнату. На большом письменном столе лежало семь или восемь нераспечатанных телеграмм.
— Право, я подумываю о том, не завести ли мне телеграфный адрес в интересах моих корреспондентов. Мне кажется, что, например, такой адрес, как «Ной, Ротерфилд», был бы довольно недурён.
Как это бывало всегда, когда он отпускал плохую остроту, он прислонился к письменному столу и так затрясся от хохота, что руки его с трудом распечатывали телеграммы.
— «Ной»! «Ной»! — мычал он и делал при этом рожу, как у лешего. Между тем лорд Джон и я обменивались улыбками взаимного понимания, а Саммерли, с видом страдающей коликами козы, сардонически покачивал головою в знак неодобрения. Наконец, всё ещё мыча и гудя, Челленджер приступил к чтению телеграмм. Мы трое стояли перед высокими сводчатыми окнами и любовались великолепным видом.
Картина в самом деле была дивная. Мягко поднимающаяся дорога привела нас как-никак на изрядную высоту. Мы находились, как узнали позже, приблизительно на семьсот футов выше уровня моря. Дом Челленджера стоял на крайнем выступе холма, и с южной стороны дома, где как раз расположен был кабинет, открывался широкий вид на долину в глубине ограниченную мягкими волнистыми очертаниями цепи холмов. Столб дыма, поднимавшийся из впадины между холмами, указывал местоположение Льюиса. Прямо перед нами простиралась цветущая долина с просторными зелёными площадками гольф-клуба Кроуборо, и они кишели игроками. Немного подальше к югу мы видели за лесною просекой часть железнодорожной линии, ведущей из Лондона в Брайтон, а под нами, в непосредственной близости, находился огороженный забором дворик, где стоял автомобиль, доставивший нас с вокзала.
Челленджер окликнул нас. Мы к нему повернулись. Он прочитал телеграммы и педантично разложил их перед собой. Его широкое обветренное лицо, или, точнее говоря, та его незначительная часть, которая не была закрыта дико растущей бородой, зарумянилось, что указывало на сильное возбуждение профессора.
— Ну-с, джентльмены, сказал он так, словно обращался к собранию, — это поистине интересная встреча. Она происходит при совершенно необычайных, я сказал бы даже — беспримерных обстоятельствах. Позвольте спросить, не заметили ли вы чего-либо необычайного по пути сюда из города?
— Я заметил только одно, — сказал Саммерли с кислой усмешкой, — что вот этот наш молодой друг за последние три года нисколько не исправился. Я должен, к прискорбию моему, констатировать, что у меня в пути были серьёзные основания быть недовольным его поведением, и было бы неискренне с моей стороны утверждать, что он произвёл на меня вполне хорошее впечатление.
— Ну, ну, все мы подчас бываем немного бесцеремонны! — заметил лорд Джон. — Молодой человек не имел, конечно, в виду ничего дурного. В конце концов он — участник международных состязаний и, если полчаса донимал нас описанием футбольного матча, то имеет на это больше права, чем всякий другой.
— Я вам полчаса описывал матч?! — воскликнул я в недоумении. — Вы сами в течение получаса рассказывали мне какую-то бесконечную историю про буйвола. Профессор Саммерли может это подтвердить.
— Мне трудно решить, кто из вас обоих был скучнее, — отозвался Саммерли. — Заявляю вам, Челленджер, что всю жизнь буду зажимать уши, чуть только при мне заговорят про буйволов или футбол.
— Да ведь я сегодня ни слова не говорил про футбол! — негодовал я.
Лорд Джон пронзительно свистнул, а Саммерли удручённо покачал головой.
— Да ещё в такой ранний час! — продолжал он. — Это в самом деле могло вывести хоть кого из себя. В то время как я сидел, уйдя в задумчивое безмолвие…
— Безмолвие? — воскликнул лорд Джон. — Да ведь вы всю дорогу давали нам представление в стиле варьете в качестве имитатора звериных голосов, и были скорее похожи на взбесившийся граммофон, чем на человека.
Саммерли выпрямился. Он был больно задет.
— Вам угодно быть безвкусным, лорд Джон, — сказал он с кислой, как уксус, физиономией.
— Но чёрт побери совсем, это уже граничит с сумасшествием! — воскликнул лорд Джон. — Каждый в точности знает, что делали другие, и никто не может вспомнить, что сам он выделывал. Начнём с самого начала. Мы сели в купе первого класса для курящих, ведь это несомненно, не правда ли? Затем начался спор по поводу письма в «Таймсе» друга нашего Челленджера.
— О, вы в самом деле поспорили из-за него? — гневно спросил наш хозяин и нахмурил брови.
— Вы, Саммерли, сказали, что во всей этой истории нет ни слова правды.
— Ого! — сказал профессор Челленджер и погладил себе бороду. — Ни слова правды? Помнится, я уже слышал однажды эту фразу. Могу ли я узнать, какими аргументами опроверг великий и знаменитый профессор Саммерли утверждения той скромной личности, которая дерзнула высказать своё мнение о научных возможностях? Не снизойдёт ли он всё же до того, чтобы привести некоторые доводы в защиту своего противоположного мнения, прежде чем окончательно сразить это жалкое ничтожество?
Он отвесил поклон, пожал плечами и раздвинул пальцы, произнося эту речь с напыщенным и слонообразным сарказмом.
— Доводы эти весьма несложны, — ответил упрямый Саммерли. — Я установил, что если бы окружающий землю эфир был в одной своей части настолько ядовит, чтобы вызывать опасные симптомы, то едва ли мы трое могли бы им быть пощажены во время нашего железнодорожного путешествия.
Это заявление неописуемо развеселило Челленджера. Он хохотал без конца, так что вся комната, казалось, начала дрожать и греметь.
— Наш многочтимый Саммерли не вполне, по-видимому, охватил ситуацию, что, впрочем, случается с ним не в первый раз, — сказал он наконец и вытер вспотевший лоб. — Джентльмены я вас лучше познакомлю с положением вещей, если представлю вам подробный отчёт о моих собственных поступках за сегодняшнее утро. Вам легче будет разобраться во всех ваших духовных аберрациях, о которых вы рассказываете, когда я покажу вам, что в иные мгновения я замечал как нарушалось даже моё духовное равновесие. У нас в доме служит уже несколько лет экономка Сарра — запомнить её фамилию я никогда не старался. Это чрезмерно скромная особа суровой и непривлекательной наружности. Нрава она совершенно
