Собрание сочинений, том 15

наконец, путем полного отречения от проводившегося до сих пор плана, который заключался в том, чтобы привязать к существующему правительству некоторую часть буржуазии и городского пролетариата посредством развертывания большого строительства за государственный счет, а также других общественных работ. Но разве выполнение этих условий не означало бы: «Et propter vitam vivendi perdere causas»! [ «И ради жизни сгубить источники жизни» (Ювенал. «Сатиры»). Ред.] В самом деле, разве под маркой наполеоновской фирмы может быть восстановлена скромная система Луи- Филиппа? Это так же невозможно, как и учреждение Июльской монархии под сенью drapeau blanc[217].

Поэтому мы с самого начала называли coup d'eclat 14 ноября комедией [См. настоящий том, стр. 383–385. Ред.] и ни одной минуты не сомневались, что эта комедия преследует лишь две цели: справиться с затруднениями данного момента и благополучно пережить зиму. Если обе эти цели будут достигнуты, то весной раздастся гром военных литавр и будет сделана попытка устроить так, чтобы на этот раз война сама окупила связанные с ней расходы. Не следует забывать, что до сих пор — и это было неизбежным следствием всего лишь игры в наполеонизм — Франция декабрьского переворота покупала всю свою славу за счет французского же государственного кошелька.

Английская пресса после недолгих колебаний пришла к тем же самым выводам относительно серьезности обещаний, данных 14 ноября, и возможности их исполнения.

Так, «Times» заявляет в сегодняшнем номере, в цитированной выше передовой статье:

«Император отказывается от пользования чрезвычайными кредитами. Такое проявление самоотверженной добродетели обычно предшествует новому французскому займу, но редко переживает его».

А в биржевом разделе той же газеты говорится:

«Весьма сомнительно, чтобы вызванная финансовым кризисом внезапная финансовая непогрешимость долго просуществовала после того, как пароксизм кончится, государственная касса снова наполнится и новый заем будет обеспечен… Говорят, что общественное мнение заставит императора осуществить программу Фульда вопреки своей собственной воле. Но не правильнее ли будет сказать, что каждый готов предаться этому самообману, в то время как поставщики армии и флота и спекулянты твердо рассчитывают на то, что весной, после преодоления грозящей сейчас опасности, «Moniteun» найдет достаточно веские основания — например, «изменившееся положение Европы», или необходимость что-то исправить, или опасность, где-то грозящая чести Франции, или интересы католической веры, или интересы свободы и цивилизации человечества, — чтобы возвратиться к прежней финансовой системе, от которой вообще нельзя отказаться на длительное время в стране, где господствует военная диктатура и где не существует общепризнанного и нерушимого конституционного права?»

В таком же духе высказывается и «Economist». Свои рассуждения он заканчивает словами:

«Несмотря на декрет, политический риск всегда будет оставаться руководящим принципом для человека, который нисколько не сомневается в том, что малейший промах может привести к окончательной гибели его династии».

До сих пор Луи Бонапарт подвергал Европу только опасностям, потому что ему самому во Франции постоянно грозила опасность. Можно ли думать, что опасность, создаваемая им для Европы, будет уменьшаться по мере того, как во Франции будет расти опасность, угрожающая ему самому? Это произойдет лишь в том случае, если внутренняя опасность успеет созреть настолько, что приведет к взрыву.

Написано К. Марксом 18 ноября 1861 г.

Напечатано в газете «Die Presse» № 322, 23 ноября 1861 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с немецкого

К. МАРКС ОТСТРАНЕНИЕ ФРИМОНТА

Отстранение Фримонта от должности главнокомандующего армией в Миссури представляет собой узловой пункт в истории развития Гражданской войны в Америке. Фримонту приходится искупать два больших греха. Он был первым кандидатом республиканской партии на должность президента (1856 г.), и он же — первый генерал Севера, который пригрозил рабовладельцам освобождением рабов (30 августа 1861 г.)[218]. Таким образом, он остается конкурентом для будущих кандидатов в президенты и помехой для нынешних сторонников компромисса.

За последние два десятилетия в Соединенных Штатах выработалась своеобразная практика — не выбирать в президенты людей, которые занимали видное положение в своей партии. Правда, имена таких людей используются для предвыборных демонстраций, но как только наступает решающий момент, от них отказываются и заменяют неизвестными посредственностями, пользующимися влиянием лишь в местном масштабе. Таким путем стали президентами Полк, Пирс, Бьюкенен и другие. Таким же образом был избран и А. Линкольн. Генерал Эндрью Джэксон является последним президентом Соединенных Штатов, который обязан избранием своему личному значению, в то время как все его преемники, наоборот, обязаны этим своей личной незначительности.

На выборах 1860 г. наиболее выдающимися именами республиканской партии были Фримонт и Сьюард. Известный своими действиями во время мексиканской войны[219] , смелым исследованием Калифорнии и кандидатурой на выборах 1856 г., Фримонт был слишком заметной фигурой, чтобы его хотя бы приняли во внимание, когда дело шло уже не о демонстрации, а об успехе республиканской партии. Поэтому он не выступил в качестве кандидата. Иное дело Сьюард, республиканский сенатор конгресса в Вашингтоне, губернатор штата Нью-Йорк и, безусловно, лучший оратор республиканской партии со времени ее возникновения. Потребовался ряд обидных поражений, чтобы заставить г-на Сьюарда отказаться от собственной кандидатуры и покровительствовать в качестве оратора тогда еще сравнительно мало известному А. Линкольну. Но когда он увидел, что его попытки выставить свою собственную кандидатуру потерпели крушение, он, в качестве республиканского Ришелье, предложил свои услуги человеку, которого считал республиканским Людовиком XIII. Он содействовал избранию Линкольна президентом, поставив при этом условие, что Линкольн назначит его государственным секретарем — должность, которую в известной степени можно сравнить с постом английского премьер- министра. Действительно, как только Линкольн был избран президентом, Сьюарду был обеспечен пост государственного секретаря. И тотчас же произошла странная перемена в позиции Демосфена республиканской партии, в свое время прославившегося предсказанием «irrepressible conflict» (неотвратимого конфликта) между системой свободного труда и системой рабства[220]. Избранный 6 ноября 1860 г. Линкольн должен был, однако, вступить в должность президента лишь 4 марта 1861 года. За этот промежуток времени, во время зимней сессии конгресса, Сьюард стал центром всех попыток компромисса; северные адвокаты Юга, как, например, «New-York Herald», для которых до сих пор Сьюард являлся bete noire [пугалом. Ред.], внезапно принялись восхвалять его как государственного деятеля, олицетворяющего примирение, и, действительно, не его вина, что не был заключен мир любой ценой. Сьюард явно рассматривал пребывание в должности государственного секретаря лишь как предварительную ступень и был занят не столько нынешним «неотвратимым конфликтом», сколько будущим президентством. Он дал новое доказательство того, что виртуозы ораторского искусства являются государственными деятелями, опасными своей ограниченностью. Стоит только почитать его государственные депеши! Какая отвратительная смесь высокопарного фразерства и мелочности духа, показной силы и действительной слабости!

Итак, для Сьюарда Фримонт являлся опасным соперником, которого следовало погубить, — дело, казавшееся тем более легким, что Линкольн, верный своей адвокатской манере и чуждый всякой оригинальности, боязливо цепляется за букву конституции и страшится всякого шага, который мог бы встревожить «лояльных» рабовладельцев пограничных штатов. Характер Фримонта — совсем иного склада. Он явно человек, склонный к пафосу, несколько высокопарный и надменный, не чуждый мелодраматизма. Сначала правительство пыталось путем ряда мелочных придирок заставить его добровольно подать в