выдалось только около десяти очень морозных дней, не были надлежащим образом укреплены, можно обвинить только Трошю, обязанного позаботиться о том, чтобы это было сделано. А этот месяц был к тому же критическим периодом осады; к концу его должен был решиться вопрос, кто — осаждающие или осажденные — выиграет территорию. Бездействие и нерешительность главнокомандующего, а не войск, склонили чашу весов не в пользу осажденных.
Но почему же это бездействие и нерешительность продолжаются даже теперь? Форты находятся под обстрелом противника, батареи осаждающих продвигаются все ближе и ближе; французская артиллерия, по признанию самого Трошю, слабее артиллерии наступающего противника. Если валы фортов защищаются только артиллерией, то можно точно высчитать день, когда при таких условиях эти валы — каменная кладка и прочее — будут разрушены. Бездействие и нерешительность не могут их спасти. Что-то надо делать, а если Трошю сделать этого не может, то лучше бы он предоставил кому-нибудь другому попытаться сделать это.
Кинглек сохранил для потомства один эпизод, в котором характер Трошю выступает в таком же свете, как и при обороне Парижа. Когда и лорд Раглан и Сент-Арно уже решили двинуться в Варну[122] и британская легкая дивизия была уже отправлена, лорда Раглана посетил полковник Трошю — «осторожный, вдумчивый человек, сведущий в стратегической науке»,— о котором
«высказывалось предположение, что в его миссию входило удерживать французского маршала от каких-либо сумасбродных поступков».
Полковник Трошю вступил с Рагланом в переговоры, в результате чего Сент-Арно заявил, пригласив лорда Раглана последовать его примеру, что он решил
«послать в Варну только одну дивизию, а остальной частью своей армии занять позиции не впереди Балканского хребта, а за ним»[123].
И это в тот момент, когда турки едва не одержали победу на Дунае без посторонней помощи!
Могут сказать, что войска в Париже пали духом, что они больше не годятся для крупных вылазок, что теперь слишком поздно предпринимать вылазки против прусских осадных укреплений, что Трошю, может быть, бережет свои войска для того, чтобы в последний момент напрячь все силы и т. д. Но если 500000 вооруженных людей в Париже и должны сдаться неприятелю, который больше, чем вдвое уступает им по численности, и который к тому же расположился на позиции, крайне неблагоприятной для обороны, то они этого, конечно, не сделают до тех пор, пока всему миру, да и им самим не станет ясно, что они слабее противника. Им безусловно нельзя сидеть спокойно, доедать последние остатки своих запасов, а затем сдаться! Если же они пали духом, то происходит ли это потому, что они считают себя окончательно разбитыми, или потому, что они потеряли всякое доверие к Трошю? Если уже теперь поздно производить вылазки, то через месяц это будет еще менее осуществимо. Что касается финала самого Трошю, то чем раньше он наступит, тем лучше; в настоящее время солдаты еще довольно удовлетворительно питаются и сравнительно крепки, но трудно сказать, в каком состоянии они будут в феврале.
ЗАМЕТКИ О ВОЙНЕ. — XXXVII
Эта неделя была чрезвычайно несчастливой для французского оружия. Вслед за поражением Шанзи последовало отражение наступления Бурбаки у Бельфора, а теперь и Федерб, согласно прусским сообщениям, потерпел неудачу перед Сен-Кантеном[124].
В том, что Бурбаки потерпел поражение, не может быть никакого сомнения. С момента боя под Виллерсекселем, происшедшего 9-го, он проявлял медлительность в передвижении, которая свидетельствовала либо о нерешительности генерала, либо о недостаточной силе его войск. Атака укрепленных позиций за рекой Лизен (или по другим картам Изель), которые Вердер подготовил для прикрытия осады Бельфора, началась только 15-го, а 17-го вечером Бурбаки, отчаявшись в успехе, прекратил ее. Теперь совершенно несомненно, что этот поход был предпринят с недостаточными силами. 15-й корпус был оставлен вблизи Невера, о 19-м мы не слышали в течение месяца; войска, прибывшие из Лиона, составляют только один армейский корпус — 24-й. Мы узнаем теперь, что в Дижон поспешно отправляются значительные подкрепления, но, ввиду того что сильные подкрепления быстро прибывают также и к противнику, это не даст Бурбаки возможности немедленно возобновить наступление.
Может возникнуть вопрос, следовало ли Бурбаки вести свои молодые войска на штурм укрепленных позиций, обороняемых оружием, заряжающимся с казенной части, но мы все еще мало знаем о тактической обстановке, в которой велся этот трехдневный бой; возможно, что Бурбаки и не мог поступить иначе.
То, что в прусской главной квартире не относились к походу Бурбаки о таким пренебрежением, с каким в большинстве своем относилась к нему публика здесь, в Лондоне, видно по той исключительной энергии, с какой были приняты меры для его отражения. Эти меры не оставляют сомнения в том, что в Версале стало известно о продвижении Бурбаки, как только он начал свой марш на восток, если не раньше. 2 января 2-й корпус получил приказ выступить в юго-восточном направлении от Парижа, к бассейну верхней Сены. Приблизительно в то же самое время Цастров с 13-й дивизией выступил из окрестностей Меца на Шатильон. 9-го, непосредственно после падения Рокруа, 14-я дивизия (оставшаяся из состава 7-го корпуса Цастрова) получила приказ отправиться из Шарлевиля к Парижу, а оттуда следовать за 2-м корпусом; а уже 15-го мы узнаем, что ее передовые подразделения (батальон 77-го полка) вели бой вблизи Лангра. В то же самое время из Германии в южный Эльзас были спешно направлены войска ландвера, а Мантёйфель, очевидно, обязан своим новым назначением
Что касается Шанзи, то он, очевидно, совершил очень серьезную ошибку, вообще вступив в решительное сражение. Он, по-видимому, был осведомлен о движении Бурбаки почти месяц тому назад; ему, очевидно, было известно, что действительной целью этого движения являлось освобождение Парижа и что в это время армия Фридриха-Карла могла всеми своими силами обрушиться на него. Он не был вынужден принимать сражение; наоборот, медленно отступая и все время ведя арьергардные бои, подобно тому как он действовал в декабре, создав себе этим хорошую репутацию, он мог бы завлечь своего противника дальше, чем это было бы безопасно для последнего. У него было вполне достаточно времени, чтобы отправить свои запасы в надежные места, а также имелась возможность отойти либо в Бретань с ее укрепленными морскими портами, либо через Нант в южном направлении от Луары. Кроме того, Фридрих- Карл не мог бы со всеми своими силами следовать за ним так далеко. Такое отступление, продиктованное военной обстановкой, больше бы соответствовало нашему прежнему представлению о деятельности Шанзи; а так как он должен был знать, что полученные им новые подкрепления ни по своему снаряжению и вооружению, ни по своей дисциплине еще не пригодны для генерального сражения, то мы не можем не прийти к заключению, что сражение под Ле-Маном было вызвано не военными, а политическими
