Собрание сочинений, том 22

отношении, какие можно было бы еще обнаружить в нашем предложении, если начать мудрствовать по поводу его различных сторон.

Напротив, Франция, отклонив предложение о разоружении, попала бы в такое же неблагоприятное положение страны, вызывающей подозрение, в каком сейчас находится Германия. Теперь мы все видим, сказал бы европейский филистер, — а он является крупнейшей из великих держав, — теперь мы все видим, кто хочет мира, а кто — войны. И если бы случилось так, что после этого во Франции пришло к власти действительно воинственно настроенное правительство, оно столкнулось бы с такой обстановкой, при которой оно сочло бы, при известном понимании вещей, войну абсолютно невозможной. Кем бы Франция ни прикидывалась, она казалась бы в глазах всей Европы той стороной, которая вызвала войну, принудила к войне. Тем самым она не только настроила бы против себя малые государства, Англию, но не могла бы даже сохранить уверенность в помощи со стороны России, в той традиционной помощи со стороны России, которая состоит в том, что та сначала втравливает своих союзников в войну, а потом бросает их на произвол судьбы.

Не забудем, что исход ближайшей войны будет решать Англия. Тройственный союз, в случае войны с Россией и Францией, равно как и Франция, отделенная от России территорией противника, смогут получать необходимое для них большое количество привозного хлеба только морским путем. А на море Англия господствует безусловно. Если Англия предоставит свой флот в распоряжение одной из воюющих сторон, то другая будет просто взята измором, так как подвоз хлеба окажется отрезанным; это будет повторение парижской голодовки[408] в колоссально увеличенном масштабе, и голодающей стороне придется капитулировать, что несомненно, как дважды два — четыре.

Пойдем дальше; в настоящий момент в Англии берет верх либеральное течение, а английские либералы решительно симпатизируют Франции. К тому же старый Гладстон является другом России. Если разразится европейская война, Англия будет как можно дольше сохранять нейтралитет; но даже ее «благожелательный» нейтралитет может в силу вышеупомянутых обстоятельств означать решающую помощь одной из воюющих сторон. Если Германия выдвинет наше предложение и оно будет отклонено Францией, то Германия не только преодолеет все враждебные ей английские настроения и обеспечит для себя благожелательный нейтралитет Англии, но вдобавок она лишит английское правительство почти всякой возможности примкнуть в случае войны к противникам Германии.

Итак, мы пришли к следующему заключению:

Либо Франция примет предложение. И тогда опасность войны, порождаемая постоянным ростом вооружений, будет фактически устранена, народы обретут покой, а на долю Германии выпадет слава страны, положившей этому почин.

Либо же Франция его не примет. Тогда она настолько ухудшит свое собственное положение в Европе и настолько улучшит положение Германии, что последней больше уже совершенно не придется опасаться войны, и больше того, она сможет, не боясь никакой опасности, вместе со своими союзниками, которые только тогда и станут ее настоящими союзниками, на свой собственный страх и риск приступить к постепенному сокращению срока военной службы и к подготовке введения милиционной системы.

Хватит ли мужества, чтобы сделать этот спасительный шаг? Или же будут дожидаться до тех пор, пока Франция, уяснив, наконец, истинное положение России, сделает первый шаг и сама пожнет всю славу?

ГЕРМАНСКИМ РАБОЧИМ К ПЕРВОМУ МАЯ 1893 ГОДА

О чем более интересном могу я сегодня рассказать германским рабочим, как не о предстоящем здесь, в Англии, праздновании Первого мая, которое именно в этом году будет иметь особое значение? [В рукописи этому предложению предпослан следующий абзац, отсутствующий в печатном тексте (опущен либо при переписывании рукописи, либо — ввиду изменившейся обстановки — при публикации): «В момент, когда мне предстоит направить эти строки в немецкую первомайскую газету, в Берлине ожидается кризис в связи с обсуждением проекта военного закона. Что может произойти? Если проект будет отвергнут, то последует роспуск рейхстага, и тогда избирательная кампания будет довлеть над майским праздником, затмит его, и для этого будут все основания. Теперь, правда, можно держать пари с шансами пять против одного, что столь желаемый компромисс будет все-таки достигнут, и рейхстаг продлит свое существование еще на два года. Но в то же время одной небольшой случайности может оказаться достаточно, чтобы этому помешать. Что в таком случае я могу сказать немецким рабочим к их Первому мая, если неизвестно при каких обстоятельствах им придется его отмечать?». Ред.] Если Германия теперь уже не та «благонравная детская», о которой говорил Генрих Гейне [Из стихотворения Гейне «К успокоению». Ред.], то нынешняя Англия тоже уже не та образцовая страна мягкотелых немецких катедер-социалистов, не та страна, где бравые тред-юнионы и сторонники движения в рамках закона прилагают усилия к тому, чтобы «социалистические фантазии» не имели почвы. Все это теперь раз навсегда миновало. Потребовалось много времени, прежде чем рабочий класс Англии после славных битв времен чартизма, закончившихся поражением, снова пришел в движение. И он теперь несомненно пришел в движение. Что касается здешних социалистических организаций, то они еще недавно были не более как простыми сектами, рядом с которыми старые тред-юнионы действительно могли казаться внушительной силой. Отсюда уверения немецких университетских пай-мальчиков, что английские рабочие стремятся не уничтожить систему наемного труда, а лишь «облагородить» ее. А как обстоит дело теперь? Рабочие массы все больше проникаются сознанием, что их спасение заключается не столько в том, чтобы в борьбе с отдельными предпринимателями добиться более высокой заработной платы и более короткого рабочего дня, а прежде всего в том, чтобы организованный в самостоятельную партию рабочий класс завоевал политические права, завоевал парламент [В рукописи вместо слов «завоевал политические права, завоевал парламент» написано: «завоевал парламент, завоевал политическую власть». Ред.]. Впервые это обнаружилось на всеобщих выборах 1892 года. Рабочие, борясь против обеих старых партий, провели трех своих кандидатов [Дж. К. Гарди, Дж. Бёрнса и Дж. X. Уилсона. Ред.], а кроме того в двадцати с лишним избирательных округах дали этим партиям основательно почувствовать свою еще неиспользованную силу[409]. Это необычайно укрепило у рабочих веру в себя.

В Англии даже при нынешнем ограниченном избирательном праве рабочие составляют абсолютное большинство избирателей по меньшей мере в 150 избирательных округах. Если пройдет внесенный правительством проект избирательной реформы[410], за ними будет большинство в 200 округах. А кроме того, в большинстве избирательных округов голоса рабочих уже теперь решают исход выборов. Совершенно очевидно, что означает при таких условиях пробуждение у рабочих классового сознания. Рабочим стоит только захотеть, — и Англией нельзя будет управлять вопреки их воле.

Это пробуждение классового сознания проявляется также и в подготовке к майскому празднику в нынешнем году. Впервые предварительные переговоры проходят гладко, без ссор и мелочного соперничества, при единодушии и энтузиазме участников. И что еще важнее: руководство принадлежит социалистам, и впервые этот праздник будет носить бесспорно социал-демократический характер.

Фридрих Энгельс

13 марта 1893 г.

Напечатано в опубликованном издательством газеты «Vorwarts» специальном выпуске «Mai-Feier», 1 мая 1893 г.

Печатается по тексту первомайского выпуска, сверенному с черновой рукописью

Перевод с немецкого