казалось — будто сам черт вынул мои глаза из орбит, поиграл ими и небрежно вставил обратно…
На том самом Яке стоял еще один весьма интересный и непривычный прибор, изобретенный моим другом летчиком-испытателем, авиационным инженером по образованию, Игорем Владимировичем Эйнисом. Опущу технические подробности, поясню только суть Игорева изобретения. Когда самолет приближается к критическому углу атаки, то есть вот-вот должен сорваться в неуправляемое вращение, заштопорить, прибор Эйниса выдавал звуковой предупредительный сигнал. Как только в наушниках шлемофона раздавался легкий писк, надо было сразу отпустить, точнее — чуть отдать ручку от себя, чтобы не сорваться в штопор. Предельно просто: «пискун» помогал даже очень среднему летчику пилотировать на пределе возможностей его самолета. Знаменитый летчик-испытатель Амет-Хан, прежде меня слетавший с «пискуном», так, примерно, описывал свои впечатления:
— Тяну — «пи»! опять тяну-тяну и опять — «пи». Его не обманешь… — Тут правда был употреблен более сильный глагол, но суть не в этом. — Если ты сумеешь так тянуть, чтобы «пи-пи-пи» шло непрерывно, как точки в морзянке, знаешь, что тогда получится? — И, выдержав паузу, точно по Станиславскому: — Сам себя таранишь, своим винтом, собственный хвост отрубишь на…!
Удивительно, прибор Игоря Эйниса был сконструирован еще до бурного расцвета электроники, он был прост, «как мычание», и столь многообещающ, а в серийное производство не пошел. Почему? Откровенно говоря, не знаю, могу только предположить: слишком хорошо бывает тоже нехорошо.
Снимаю с полки «Рассказы авиаконструктора». Перечитываю дарственную надпись на титульном листе: «Анатолию Марковичу Маркуше, на память о давнем знакомстве с глубоким уважением. А. Яковлев, 22.04.64». И сразу вспоминается забавный эпизод.
В коридоре нашей густонаселенной коммуналки раздался телефонный звонок. Соседка кричит из-за двери:
— Толя, к телефону! Мужик спрашивает…
Слышу в трубке:
— Маркуша? Говорит Яковлев.
Меньше всего ожидая, что мне может позвонить Генеральный конструктор, да еще лично, реагирую небрежно:
— Привет, Юрка! Чего понадобилось, давай телись…
И тут выясняется, что звонит не Юрка, а Александр Сергеевич и обращается со странной, совершенно неожиданной просьбой:
— Мне бы хотелось иметь вашу книгу «Вам — взлет!», — говорит Яковлев (серию комплиментов в адрес книги опускаю). — По возможности с автографом.
На другой день мы встречаемся в КБ. К моему приходу приготовлены «Рассказы авиаконструктора» с уже приведенной дарственной надписью. Вручаю Александру Сергеевичу «Вам — взлет!» Помнится, на первой странице написал: «Автору УТ-2, Як-3,Як-7, Як-9, Як-12, Як-18, Як-23 с благодарностью за доставленное удовольствие пилотировать эти машины». Яковлев со вниманием вчитывается в мой автограф и спрашивает:
— Неужели вы не летали на Як-11?
— Летал…
— Вот видите, пропустили, — и Александр Сергеевич показывает на место, где следует проставить Як-11.
— Извините, — говорю я, — пропуск не случайный, не от забывчивости. За Як-11 поблагодарить не могу… неудачная это машина.
Странно, я и в мыслях не имел обидеть человека, сказал, как думал, по чистой совести сказал, но Яковлев обиделся и даже не попытался скрыть этого. Впрочем, в этой встрече многое еще мне показалось странным. В кабинете Генерального конструктора, продуманном до самой последней мелочи, почетное место занимал нарядный камин. Когда я впервые перешагнул порог яковлевского кабинета, на каминной полке в интимной, я бы сказал, рамке красовался совсем не официальный портрет, скорее любительский снимок Сталина. Позже на том же месте, но в полированной рамке стоял тоже домашний портрет Хрущева, ну а в последнюю нашу встречу, как вы, очевидно, догадались, кабинет осенял маршал Брежнев, обрамленный нержавеющей сталью.
Да, чуть не забыл, в разговоре, если можно сказать, — с литературным оттенком, Яковлев пояснил, что именно привлекло его в книге «Вам — взлет!» и послужило поводом для звонка. Оказывается, с благодарностью и пониманием Александр Сергеевич оценил художественное, оформление. Сквозным действующим лицом в картинках оказались Яки. Признаюсь, когда я подписывал оригиналы оформления, исполненные моим школьным товарищем Леней Ветровым, Я как-то и не заметил, что в схемах распределения аэродинамических сил он всюду понарисовал яковлевские самолеты. А вот Александр Сергеевич и заметил, и оценил:
— Не ухмыляйтесь, — сказал он с хитрецой, оценив выражение моего лица, — реклама у нас еще станет когда-нибудь двигателем торговли. И не только сосисочной торговли.
Как видите, он оказался прав, он предвосхитил время, во всяком случае сегодня мы уже стонем от рекламы, преследующей нас на каждом шагу. «Ночь твоя — прибавь огня!» — вещает реклама, и это не самый потрясающий перл…
Не всегда отличные книги пишет безусловно хороший человек, не обязательно любимый самолет выходит из рук идеального автора. Заканчивая главу, ищу полной ясности: я старался рассказать о «Яковлевых» — машинах, их вспоминаю с непроходящей сердечной теплотой и нежностью. С ними я жил, что называется, душа в душу, в них никогда не сомневался. Надо ли еще что-то уточнять? Тем более еще с древних времен принято — о покойных или хорошо, или ничего.
Глава девятая
Так что за козыри?
Любой новый самолет создается в конкурентной борьбе с теми, кто выпускает аналогичные машины. Действительно, стоило ли Туполеву затевать новый бомбардировщик, не будь у того заметных преимуществ в сравнении с машиной Петлякова, например? Впрочем, когда речь заходит о бомбардировщиках, обязательно возникает дополнительный оценочный критерий — как они смогут противостоять истребителям противника и не только тем, что уже на вооружении, но и завтрашним? С этого и начинаются муки творчества.
Можно и, безусловно, полезно бронировать кабину пилота, но броня — дополнительный вес, а лишний вес — потеря скорости. Компенсировать весовую прибавку более мощным двигателем? Во-первых, где его взять? Во-вторых, а можно ли надеяться на те, что только еще «на подходе»? Кто знает, как они поведут себя в эксплуатации? В-третьих, это еще очень проблематичные моторы: судя по чертежам, они не вписываются в столь тщательно просчитанный и выверенный по габаритам прототип… Можно, наверное, скорректировать габариты под двигатель, но тогда придется половину работы начинать сначала… А время?
Задумывая свой фронтовой бомбардировщик, Туполев сделал ставку на скорость. Пятьсот сорок пять километров в час, когда закладывался проект, были скоростью не всякого истребителя! И еще козырь — мощный защитный огонь, не оставлявший так называемых мертвых зон, то есть непростреливаемого пространства.
Существенная, хотя и не инженерная подробность: Андрей Николаевич делал Ту-2, находясь в заключении. Надо ли говорить, во что ему могла обойтись любая ошибка, случайный просчет, даже неточность? Это потом вернули Туполеву признание, награды, славу, но в процессе работы… «Гражданин Туполев, на выход»…
Проектирование самолета началось в 1938-м. Машина задумывалась как бомбардировщик, способный быть и разведчиком. Первоначальное имя — АНТ-58. Первый полет состоялся в октябре 1940 года. После ряда доработок и усовершенствований самолет в феврале 1942-го передали в серийное производство. Шла война, внедрение в серию было крайне сложным делом, тем не менее массовый выпуск начали в сентябре
