Сначала она не перегоняла мальчика, прилагавшего все усилия, чтобы не отстать от нее, но приближаясь к цели, помчалась, как стрела, чтобы подразнить брата, и вылетела на дорожку. Однако тут она к своему ужасу очутилась как раз возле головы лошади и услышала над собой ее сопение. Гектор; бежавший рядом, поднял громкий лай. Лошадь испуганно отскочила назад и взвилась на дыбы.
– Назад! – послышался властный голос. «Елизавета схватила мальчика, подбежавшего к ней, и отскочила в сторону. Почти в эту же минуту из леса выбежала лошадь и, едва касаясь копытами земли, промчалась мимо. На взбесившемся животном сидел фон Вальде. Животное всеми силами старалось сбросить всадника, но он словно прирос к седлу и только наклонился, чтобы хлыстом отогнать Гектора, который своим громким лаем еще больше пугал коня. Несколько мгновений всадник вертелся на лужайке, затем исчез в чаще.
У Елизаветы от страха стучали зубы: она ни на минуту не сомневалась в том, что должно произойти несчастье. Она взяла братишку за руку и хотела бежать в замок за помощью, но, сделав всего несколько шагов, увидела возвращавшегося всадника. Лошадь немного успокоилась, однако была вся в мыле, и ноги ее дрожали. Фон Вальде ласково похлопывал ее по шее, потом соскочил и, привязав к дереву, отправился к Елизавете.
– Почему вы с такой стремительностью бежали в лес? – спросил он после недолгого молчания.
Лукавая улыбка пробежала по побледневшим губам девушки.
– Меня преследовали.
– Кто?
– Вот он, – и она указала на Эрнста, – мы бежали наперегонки.
– Это ваш брат?
– Да.
Елизавета нежно посмотрела на мальчика и погладила его по голове.
– А она – моя единственная сестра, – серьезно проговорил тот.
– Так. Кажется, ты прекрасно ладишь со своей единственной сестрой?
– О да. Я ее очень люблю. Она играет со мной, совсем как мальчик.
– Правда? – спросил фон Вальде.
– Когда я хочу играть в солдаты, она надевает такую же большую бумажную шляпу, какую делает мне, и барабанит в саду, сколько я хочу, – продолжал Эрнст. – Перед сном она рассказывает сказки и мажет на хлеб гораздо больше масла, чем мама.
Веселая улыбка пробежала по лицу фон Вальде. Елизавета видела ее в первый раз и нашла, что она придавала его чертам особую привлекательность.
– Ты вполне прав, мой мальчик. – Сказал фон Вальде, привлекая к себе Эрнста. – Но разве она никогда не сердится? – спросил он, указывая на Елизавету, которая смеялась, как дитя, потому что ответы брата казались ей чрезвычайно комичными.
– Нет, никогда, – ответил мальчик. – Иногда она делается серьезной и тогда садится за рояль.
– Но, Эрнст…
– Ах, да, Эльза, – горячо перебил ее брат, – помнишь, в Б., когда мы были такие бедные?
– Что ж, ты, пожалуй, и прав, – просто ответила молодая девушка, – но это было недолго, пока папа и мама одни работали, чтобы прокормить нас, потом стало лучше.
– Но вы еще играете на рояле?
– О да, – со смехом ответила Елизавета, – но не в том смысле, как говорит Эрнст, ведь мы теперь обеспечены.
– А вы? – продолжал фон Вальде.
– Я? У меня достаточно мужества, чтобы завоевать себе независимое положение в свете. – В будущем году хочу взять место гувернантки.
– Неужели пример мисс Мертенс не пугает вас?
– Вовсе нет. Я не настолько малодушна, чтобы желать получать деньги даром.
– Да, однако, дело не в одной работе, но и в терпении. Вы горды. Не только выражение вашего лица в данную минуту, но и высказанные вами вчера взгляды доказывают это.
– Возможно, что именно гордостью я ставлю человеческое достоинство выше условностей, изобретенных эгоизмом.
Наступила небольшая пауза, во время которой Эрнст подошел к лошади и стал с интересом ее рассматривать.
– Насколько я мог заключить по вашим вчерашним словам, вы любите свою новую родину, – снова начал фон Вальде.
– Да, очень.
– Это я понимаю. Ведь здесь самая лучшая часть Тюрингии. Но как же вы миритесь с мыслью, что опять должны будете уехать?
– Мне это вовсе не легко, наоборот. Отец всегда учил меня ставить необходимое выше приятного. Но я не понимаю, как можно оставлять приятное, если не заставляет необходимость.
– А, это в мой огород! Вы не можете себе представить, зачем человек добровольно сидит среди раскаленных пирамид, когда может наслаждаться чудесным воздухом Тюрингена.
