— Если Бог милосерд, — ответил я, — неужели Он допустит нас умереть с голоду? Знает ли Он, в каком мы положении?
— Знает ли Он, Франк? — сказала моя мать. — А разве ты забыл, что сказано в Библии: ни один воробей не упадет мертвый без Его ведома, а разве наша жизнь не дороже Ему, чем жизнь воробья? Стыдись, Франк!
Я был смущен: но все же не чувствовал себя удовлетворенным и тихо сказал:
— Нам положительно нечего есть!
— Вся рыба пропала — это правда, — отвечала м-с Рейхардт, — но мы еще не умираем с голоду. Погода может к утру измениться, и тогда мы наловим новый запас. Но если даже ураган и не стихнет, дня два-три можно обойтись и без пищи. Возложим надежду нашу на Всемогущего Творца, помолимся Ему, Франк, помолимся горячо, с твердой верой, что молитва наша будет услышана!
— Но вы сами мне рассказывали, как часто люди умирают с голоду!
— Конечно, это так, но если Всемогущий Бог это допускает, у него есть на то причины, которых мы не в состоянии понять. Может быть, и нам суждено погибнуть, но, Франк, мы должны верить в то, что все к лучшему. Что кажется нам несправедливым и жестоким, может оказаться в будущем знаком Его милосердия — только нам не дано заглянуть в это будущее!
— Так вы думаете, что мы, действительно, умрем с голоду?
— Я этого не думаю. У меня слишком много веры в милосердие Божие. Я не думаю, чтобы он спас нашу жизнь, не допустив нас уехать на лодке с моряками, если бы хотел нашей смерти. Господь Бог не может быть непоследователен. Я уверена, что как ни безвыходно, по-видимому, наше положение и как ни велико испытание, которое Он посылает нам, мы все же, в конце концов, будем жить, прославлять Его любовь и милосердие!
Эти слова и непоколебимая вера м-с Рейхардт благотворно подействовали на меня.
— Я надеюсь, что вы правы, дорогая матушка! — сказал я. — Знаете ли, какая мысль пришла мне в голову? Ведь, в крайнем случае, мы можем пожертвовать моими птицами. Я не особенно дорожу ими, но если бы и дорожил, то все же не допустил бы вас умереть с голоду!
— Я верю, что ты, не задумываясь, пожертвовал бы птицами, но кто знает, быть может, тебе придется принести еще большую жертву?!
— Какую? — спросил я и, подумав немного, прибавил. — Неужели
— По правде сказать, — ответила она, — я именно думала о Неро; птиц нам хватит не более, как на два дня!
— Я никогда не соглашусь убить Неро! — мрачно ответил я и, поднявшись со своего места, ушел в хижину. Тяжелая грусть овладела мною при одной мысли о том, что я могу принести в жертву моего любимца. Мне это казалось ужасным, и то высокое мнение, которое я составил себе о м-с Рейхардт, было сильно поколеблено.
Увы! Я был еще молод и глуп и не мог предвидеть того, какая перемена произойдет в моих чувствах. Что касается птиц, то я не особенно ими дорожил и решил убить двух из них на наш сегодняшний обед. Я снова вышел на площадку и уже собирался свернуть им шею, когда услыхал голос м-с Рейхардт, которая спрашивала меня, что я делаю.
— А вот собираюсь убить этих птиц и положить их в котел для нашего обеда!
— Погоди, Франк, ты слишком торопишься, мы должны немного пожертвовать собою, хотя бы и для этих бедных птиц. Мы можем попоститься один день без особых страданий, а завтра посмотрим!
Я молча выпустил из рук свою добычу. Признаюсь, я не столько думал о птицах, сколько о том, что дарю лишний день жизни моему бедному Неро.
— Пойдем со мной в хижину и займемся чем-нибудь. Я буду перешивать для тебя платье, а ты что будешь делать?
— Не знаю, — ответил я, — все, что вы прикажете!
— Хорошо. Я замечаю, что наши удочки поизносились и скоро будут негодны к употреблению. Тогда нам нечем будет удить рыбу даже и в хорошую погоду. Надо отрезать кусок от той толстой удочки, которая служила морякам для ловли китов. Я раскручу ее и научу тебя сделать из нее новые удочки!
Я охотно согласился. М-с Рейхардт помогла мне, и время прошло быстрее, нежели я ожидал.
— Какая вы умная и сообразительная, матушка! — сказал я.
— Нет, — ответила она, — но я знаю многое, что обыкновенно не знают женщины, потому что мы вели жизнь скитальческую и полную лишений. Нам приходилось быть в таких условиях, в которых даже и деньги были бы бесполезны, и надо было надеяться исключительно на самих себя. Долгое время провели мы в переездах по морю, и я многому научилась от моряков, между прочим, искусству делать удочки. Как видишь, оно теперь пригодилось мне!
— Какое счастье, что вы попали на этот остров!
— Счастье для меня, Франк?
— Нет, матушка, я о себе говорю!
— Я вполне верю тому, что Бог послал меня сюда, Франк, чтобы помочь тебе, и это чувство дает мне силу покориться Его воле. Если ты через меня приблизишься к Нему, то я могу считать, что исполнила свой долг!
— Я не вполне вас понимаю, матушка!
— Теперь тебе трудно понять меня, но все придет в свое время, — задумчиво ответила она. — Сначала былинка, потом колос и, наконец, зерно!
— Матушка, — сказал я, — мне бы хотелось знать всю историю вашей жизни. Я вам все рассказал о себе. Теперь расскажите мне про себя и про вашего мужа. Ведь вы обещали это сделать, помните?
— Да, помню, что в некотором роде обещала, и повторяю, что когда-нибудь исполню свое обещание. Не думаю, чтобы ты теперь был в состоянии понять то, что было со мной в жизни!
— Но вы можете рассказать мне два раза вашу историю; я с удовольствием выслушаю её и в другой раз. Сделайте это теперь, чтобы позабавить меня, а потом, когда-нибудь, вы повторите свой рассказ, и я извлеку из него всю желаемую пользу!
М-с Рейхардт улыбнулась, что бывало с ней весьма редко.
— Хорошо, Франк, — ответила она, — я знаю, что ты всегда готов пожертвовать обедом для какой- нибудь интересной истории. Сегодня ты вовсе не будешь обедать, и поэтому справедливость требует, чтобы я исполнила твое желание. С чего же мне начать? Хочешь ли, чтобы я рассказала тебе свою историю или историю моего мужа?
— Расскажите сначала про себя! — ответил я.
ГЛАВА XXIX
— Отец мой был сельским причетником в маленьком городке на южном берегу Англии, в нескольких милях от большого морского порта.
— Что значит сельский причетник? — спросил я.
— Сельский причетник, — ответила она, — это человек, исполняющий скромные обязанности в церкви прихода, к которому он принадлежит.
— Что же он делает? — спросил я опять.
— Он выбирает псалмы, которые нужно петь, и руководит ответами во время богослужения в храме. Он ведет записи рождений, смертей и погребений, наблюдает за церковными памятниками и церковным имуществом; иногда исполняет обязанности звонаря и могильщика. Мой отец, кроме того, был еще учителем в приходской школе, куда все бедняки посылали своих детей.
— Я знаю, что такое дети, Джаксон говорил мне, но что значит приходская школа?
— Это такая школа, — ответила м-с Рейхардт, — где за учение платит весь приход, кроме самых бедных жителей, дети которых учатся даром. Таким образом, — продолжала она, — отец мой был чрезвычайно занят. В маленьких, захолустных городках один человек нередко исполняет обязанности многих. Отец мой сверх того считался еще и лучшим костоправом и ветеринаром в округе, а иногда зарабатывал деньги исполнением разных сельских работ. Он делал изгороди, копал канавы, чинил соломенные крыши. Тем не менее он еще находил время читать Библию и заниматься воспитанием своей дочери, то есть моим.
— А где же была ваша мать? — спросил я.
