истории о Марии и за ложную рекомендацию. Однажды утром мы в одно время вышли из спален своих и, идучи в комнату, где был приготовлен завтрак, увидели адмирала, занимающегося какими-то опытами. На беду его, он сидел в таком положении, что крыша пристройки, делавшей уступ, не закрывала его от нас, и воротник его сюртука совершенно совпадал с сегментом круга, описанного жидкостью, вылитою нами на эту низкую крышку, которая послужила желобом прямо к его шее.
Служанка (эти служанки бывают всегда причиной несчастий) с намерением или по неисправности, поставила у окошка ведро, полное грязной воды из умывальниц. Мы посмотрели друг на друга, потом на ведро и, наконец, на адмирала.
Нед думал о своей Марии, я об ложной рекомендации, и, не сказавши ни слова, оба схватили в руки ведро и в один миг вылили все, заключавшееся в нем, на адмирала.
— Послушайте, что это такое? — заревел он. — Ах вы, мерзавцы!
Он знал, что сделать этого было некому, кроме нас. Мы помирали со смеху и не могли ничего произнести, между тем, как бедный адмирал сердился, шумел и кашлял, сколько требовалось для облегчения сердца.
— Вы проклятые бездельники! Не имеете почтения к адмиралу! Я проучу вас!
Слезы текли по щекам нашим, но, конечно, не от печали. Когда адмирал оправился и был в состоянии пуститься в погоню за нами, мы сочли за лучшее прибавить парусов и, зная, что были узнаны, решились сами рассказать все дело, которое могло уже от этого стать хуже. Нед начал:
— Как ваше здоровье, адмирал? Вы имели сегодня утром дождевую ванну?
Он взглянул со стиснутыми зубами.
— О! Это вы! Я знаю! Да, я знал, что некому другому. Да, я покупался сегодня под дождиком, черт вас подери. Хороший шаг сделала дисциплина нашей службы, когда с офицером моего чина осмеливаются поступать таким образом! Я вас обоих заставлю завидовать даже коту экономки!
— Берегитесь ее, адмирал, — сказал Нед. — Мария помирилась со мной, и приказала вам кланяться.
— К черту вашу Марию!
— Очень хорошо, я передам ей это, — сказал Нед.
— Адмирал, — сказал я, — помните ли, когда несмотря на крепкий ветер, вы выпроводили в море фрегат, на котором я служил тогда мичманом? Я был в ту ночь точно так же мокр, как вы теперь. Не угодно ли вам, адмирал, сделать какие-нибудь поручения девицам М'Флин?
— Я скажу тебе об этом, когда ты будешь в моих руках, — отвечал сэр Гуррикан, идя по лестнице в свою комнату и оставляя за собой след капель.
На этот шум пришла ключница и собралось все семейство, чтоб соболезновать о мокром адмирале, но каждый смеялся проказничеству нашему столько же, как и мы сами. Адмирал божился не позволить обоим нам трое суток ни пить, ни есть в одном с ним доме, а отец Неда, хотя сам едва мог удерживать смех, должен был из приличия сказать, что после такого непростительного нарушения гостеприимства, он считает приговор адмирала совершенно справедливым.
Я поехал обедать на фрегат, а Нед отправился в трактир, но на третье утро, после этого купанья я просунул свою голову в дверь столовой и сказал:
— Адмирал, если вы позволите мне войти, я расскажу вам презанимательное происшествие.
— Прежде я хочу видеть тебя повешенным, молокосос, дрянь! Пошел вон, или я пущу в тебя этим окороком!
— Нет, адмирал, право, я не лгу, презанимательная история, и именно в таком роде, как вы любите.
— Ну, так и быть, стой там и рассказывай, но не входи сюда, а не то…
Я стал у дверей и начал рассказывать.
— Да, это недурная история, и я готов за нее простить тебя, — сказал он. Таким образом, с сильным смехом над моей выдумкой, он обещал простить нас обоих, и я побежал позвать Неда к завтраку.
Это было самое лучшее средство, чтоб возвратить себе милость адмирала, который, будучи сильным, гигантским мужчиной мог бы заставить нас испытать свои физические преимущества весьма неприятным образом. Мир восстановился. На следующий день фрегат отправился в море.
ГЛАВА XXV
Они поворотили в длинную и пустую улицу и не видели в ней ни одного живого существа. Уединение всего более поражает тогда, когда оно водворяется между творениями человека. В диких лесах и на вершинах гор оно приятно и утешительно, потому что оно дома; но на месте, где тесными рядами стоять жилища, представляется каким-то призраком.
Мы были посланы выследить американскую эскадру, причинявшую много вреда нашей торговле и потому направили курс к берегам Африки. Пробыв в море около десяти дней и находясь в то время в расстоянии 180-ти миль от островов Зеленого Мыса, мы увидели с салинга судно, и поставили все паруса для погони за ним. Вскоре оказалось, что то был большой фрегат, очевидно не имевший намерения сблизиться с нами. Это заставило нас счесть его за американский фрегат, и мы тотчас приготовились к сражению.
Капитан наш, казалось, никогда не был в морском сражении, или если и находился, то совершенно забыл, каким образом поступать в подобных случаях; поэтому, чтобы возобновить в своей памяти потерянные знания, он положил на шпиль знаменитое наставление Джона Гамильтона Мура, теперь совсем забытого, но в то время считавшегося одним из самых лучших авторов по части мореходства. Мур, в числе других важных наставлений, даваемых им на каждый предмет, учил, как приготовить корабль к сражению, по самым лучшим и одобренным правилам, и как взять потом неприятеля, если вы будете в состоянии. Но он, вероятно, полагал, что каленое ядро может быть нагрето процессом, отчасти похожим на употреблявшийся им для нагревания своего носа, или совершенно забыл морские нравы и обычаи в подобных случаях, потому что он советует вместо прелюдии, или первого приступа к угощению, порядочный прием каленых ядер, поднесенных гостям в то самое время, когда они начнут приближаться, но не сказал, каким образом приготовлять эти кушанья. Нет сомнения, что залп подобным снарядом много способствовал бы победе, в особенности если неприятель не будет иметь возможности отвечать таким же жарким красноречием.
Так думал его лордство, и подошедши к старшему лейтенанту, сказал:
— Господин, как-бишь-вас-зовут, как вы думаете, не лучше ли, если мы пустим первые залпы калеными, как это по-вашему, в этого, как-бишь-оно?
— Калеными ядрами, думаете вы, милорд?
— Да, — отвечал его лордство, — разве вы не думаете, что они раздробят его в мелкие куски?
— Помилуйте, милорд, где же мы возьмем их? — сказал старший лейтенант, который был не тот, с кем доходило у меня до поединка, за название его таким же умницей, как и капитан, потому что тот был списан с фрегата по интригам сослуживцев.
— Справедливо, — сказал его лордство.
Весьма скоро мы приблизились к неизвестному судну, и к величайшему нашему огорчению, увидели, что это был английский фрегат. Он отвечал на сделанный нами опознавательный сигнал; показал свои вымпела; мы показали ему свои, и так как капитан на нем был моложе нашего, то приехал с рапортом. Англию оставил он только три недели тому назад; привез нам известие о мире с Францией, и в числе прочего, список флотских офицеров, который, после бутылки лондонского портера, есть самая приятнейшая вещь для морского офицера за границей.
Все мы начали жадно пробегать эту интересную маленькую книжку; и между именами новопроизведенных капитан-лейтенантов я, к несказанному моему удовольствию, увидел свое имя, конечно, последним, но не грустил о том. Поздравления товарищей посыпались на меня. Мы разошлись с фрегатом и пошли к острову Сант-Яго, где наш капитан располагал налиться водой в порте Прайя-Бей, прежде чем отправиться в продолжительное крейсерство за американской эскадрой.
Мы нашли тут невольничье судно, под командой флотского офицера, готовое идти в Англию. Я счел это удобным случаем отправиться домой, не желая служить в должности лейтенанта, когда узнал, что был уже капитан-лейтенант. По многим причинам мне хотелось возвратиться в Англию, из коих главнейшая была женитьба на Эмилии. Поэтому я просил позволения у капитана оставить фрегат. И так как он хотел
