Узников увели из залы; начался новый процесс. М-р Драммонд и Домине проводили меня домой. Через неделю Флеминг был наказан; согласно приговору, Марблса осудили на вечную ссылку, однако, раньше чем он отплыл в изгнание, срок ссылки был уменьшен до семи лет.
Через несколько дней вернулась баржа. Я узнал об этом в солнечное утро, лежа в постели. Знакомый голос пел песню:
Светлы лучи и чисто небо.
Сладка роса на нежных лепестках.
— Эй, ты, Том, обезьяна, торопись, — прервав песню, проговорил кто-то.
Я вскочил, распахнул окно, слегка прикрытое изморозью, и увидел баржу, привязанную к пристани, увидел также доброе лицо старого Тома и широкую улыбку Тома младшего, который прыгал и дул себе на пальцы. Через минуту я был одет и пожимал руки моим товарищам по плаванию.
— Ну, Джейкоб, — сказал Том старший, — как тебе понравилось здание суда? Я только раз был там и не собираюсь идти вторично… Тогда судили Сэма Боулса, и без меня он погиб бы. Я тебе расскажу, как было дело. Присмотри-ка за завтраком, Том, в такое холодное утро стоит выпить чашку чая. Ну, марш.
— Да я тоже никогда не слыхал рассказа о Сэме Боулсе, — возразил Том.
— Так что же? Я хочу рассказать Джейкобу.
— Да я-то хочу послушать; итак, начинай, отец. Я помогу тебе. — Видите ли, Сэм Боулс…
— Мастер Том, убирайся и готовь завтрак.
— Нет, не пойду; если я не услышу истории, никто не получит чаю.
— Знаешь, Том, из тебя не выйдет ничего путного, пока тебе не отрежут обеих ног!
— Спасибо, отец, но я нахожу их очень полезными.
— Вот что, — предложил я, — не отложить ли историю до завтрака? Я пойду и помогу Тому приготовив его.
— Будь по-твоему, Джейкоб. Я думаю, нужно уступить Тому. Я сам избаловал его. По моей милости он любит рассказы; значит, я был глуп, что рассердился.
Он запел, потом прибавил:
— Я пойду на берег за приказаниями нашего хозяина. Дай-ка мне палку, мальчик: с дубинкой я увереннее пойду по доскам. Хороший стул должен иметь три ножки, знаете.
Старый Том ушел, скоро вернулся и принес шесть красных селедок.
— Поджарь-ка их, Том, — сказал он. — Джейкоб, что за человека я видел у хозяина? Старик с предлинным водорезом. Мы идем в Ширнес и должны высадить его в Гринвиче.
— Это Домине, — догадался я.
— Его имя начиналось с «д», но его зовут иначе.
— Добс?
— Да, что-то в этом роде; он будет нашим пассажиром, так как отправляется навестить больного друга.
Мы уселись завтракать, и старый Том, закусив, начал историю Сэма Боулса:
«Сэм Боулс, мой товарищ по палубе китобойного бота „Гренландец“, считался одним из наших лучших гарпунщиков. Такой спокойный, добрый, честный товарищ. У него была жена — красивый кусок мяса, но совсем не хорошая. Раз, когда мы собрались в новое плавание, она несколько недель прожила на палубе, потому что Сэм так и прилип к ней. В ожидании отплытия мы набирали экипаж — каждый день приходили новые матросы. Раз утром явился высокий, красивый малый и предложил свои услуги. Шкипер взял его. Я сошел в каюту; там был Сэм с женой. Я заметил, что к нам поступил замечательно красивый малый. Жена Сэма, которая, как все женщины, была немного любопытна, выглянула из люка, но скоро опустила голову, под каким-то предлогом прошла на нос, постояла там и, вернувшись, объявила, что пойдет на берег. Раньше было решено, что она останется на палубе до отплытия „Гренландца“. Сэм удивился и осердился; но она, к досаде Сэма, ушла. Вечером Боулс тоже пошел на берег, отыскал ее, и знаете ли, что сказала ему эта маленькая Изабелла? Она стала уверять мужа, что один из матросов обошелся с ней дерзко и что поэтому она не хочет больше оставаться на судне. Сэм разозлился и пожелал узнать, кто ее обидел, но она ласкалась к нему, наконец умаслила и отослала обратно. Так-то. Мы простояли еще три дня и отошли в Гринвич, где должны были взять капитана и отплыть в море, если ветер окажется благоприятным. Красивый высокий малый был с нами. Раз, когда Сэм сидел на своем ящике, хлебая суп, тот вынул очень красивый табачный кисет, сделанный из части брюшка тюленя, с белой, покрытой пятнышками шерстью.
— Товарищ, — крикнул Сэм. — Дай-ка мне мой кисет. Где ты его взял?
— Твой кисет? — ответил тот. — Я сам убил этого тюленя, и жена сшила для меня мешок.
— Вот хорошо-то! Ты можешь до смерти довести человека. Том, — обратился он ко мне, — разве это не тот кисет, который жена подарила мне, когда я пришел с последнего рейса?
Я осмотрел мешок и сказал, что это кисет Сэма. Высокий малый заспорил; началась дьявольская ссора. Сэм назвал его вором, а он бросил Сэма в главный люк. Завязалась настоящая драка. Новый матрос избил Сэма, тот должен был сдаться. После драки я принес Сэму рубашку.
— Это моя рубашка, — закричал высокий.
— Нет, это рубашка Сэма, — ответил я, — я отлично знаю ее.
— Говорю тебе — моя, — повторил матрос. — Жена дала мне ее. Вот вторая сорочка не моя.
Мы посмотрели на другую рубашку. Обе принадлежали Сэму. Услышав это, Сэм почувствовал тревогу и ревность. Ему казалось странным, что его жена захотела непременно уйти с судна, когда на его палубу пришел этот красавец; дело же с кисетом и рубашкой совсем изумило его. Жена Сэма обещалась приехать в Гринвич и повидаться с ним. Когда мы бросили якорь, многие из матросов отправились на берег, в том числе и высокий малый. Сэм, голова которого раздулась, как тыква, попросил одного из товарищей передать его жене, что он не может выйти на берег, и попросить ее прийти к нему. Ну, это было около девяти часов; стоял темный вечер; звезды так и мерцали. Сэм сказал мне: «Том, выйдем на берег, в темноте никто не увидит моих подбитых глаз». К трапу подвели ялбот, и второй помощник велел Сэму взять с собой железный гарпун и попросил расширить в нем отверстие для веревки. Понятно, Сэм прежде всего пожелал посетить дом, в котором всегда останавливалась его жена. Он поднялся по лестнице в ее комнату, я шел за ним. Дверь была закрыта, и вот мы увидели, что этот дьяволенок, его жена, обнимается с высоким малым. Сэм не мог сдержать ярости и страшно ударил красавца гарпуном. Тот упал весь в крови. Жена Сэма кричала и рыдала над убитым; это еще больше рассердило его. Он убил бы и ее, но на шум сбежался народ. Пришли констебли, Сэма посадили в тюрьму; я вернулся на борт и рассказал все. Мы уже собирались отойти, так как капитан нанял двоих матросов взамен Сэма и того бедного малого, которого он убил. В последнюю минуту за мной пришел какой-то законник. Меня увели на берег, держали взаперти и хорошо кормили. Начался суд. Беднягу Сэма обвинили в убийстве. Джентльмен в черном балахоне и парике начал рассказ, говоря, что убитый малый, по имени Уиль Эроль, сидел со своей собственной женой, а Сэм бросился на него и убил гарпуном.
— Это ложь! — вскрикнул Сэм. — Он обнимал мою жену.
— Милорд, — сказал прокурор, — с убитым была его собственная жена, и вот брачное свидетельство.
— Поддельная бумага! — проговорил Сэм, — Вот мои документы, — и он вытащил из-за пазухи оловянный ящичек с бумагами.
Тогда судья сказал, что Сэм должен придержать язык; суд продолжался и сперва все шло по их. Потом наступила наша очередь. Вызвали меня; я рассказал все, что знал; сравнили бумаги. Оказалось, что маленькая
Изабелла обвенчалась с обоими, но за Сэма она вышла замуж раньше. Итак, судья объявил, что она была женой Сэма и что всякий муж, даже не имевший в руках гарпуна мог быть оправдан в подобном случае. Сэма отпустили на свободу, а его жену задержали, так как она вызвала убийство своим дурным поведением. Ее отослали за море. С тех пор Сэм никогда не поднимал головы; его тяготила мысль, что он убил невинного, и угнетало воспоминание об ужасных поступках жены. Он отправился на промысел, и кит ударом хвоста разбил его лодку надвое; оглушенный ударом Сэм как камень пошел ко дну».
— Это хороший рассказ, отец, — сказал Том. — Прав я был, что мне хотелось услышать его.
— Нет, — ответил старый Том, протягивая руку и хватая сына за шиворот, — и раз уж ты мне напомнил, я сведу с тобой старые счеты.
