будем о нем разговаривать до самой смерти. Ну, расскажи, Джейкоб, все, что ты знаешь…
— Расскажу, — ответил я, — и вы, дорогая миссис Бизли, приготовьтесь услышать не то, что ожидаете. Том еще не расстрелян.
— Нет? — вскрикнула старуха.
— Нет еще, Джейкоб? — закричал Том старый, с силой сжимая мою руку.
— Он жив и, надеюсь, будет прощен, — прибавил я. М-с Бизли вскочила и схватила меня за другую руку.
— Я вижу, я вижу все по вашему лицу. Да, Джейкоб, он прощен и скоро будет с нами?
— Да, так, миссис Бизли.
Старики упали на колени подле меня. Я оставил их, вышел на порог и знаком позвал Тома. Через несколько времени он был в объятиях родителей.
В дом Степлтона я тоже вошел один. Мэри, одетая в глубокий траур, смотрела из окна на реку.
— Вы не пришли, чтобы упрекать меня, Джейкоб, — заметила она, — вы слишком добры для этого.
— Я пришел, чтобы утешить вас, Мэри.
— Это невозможно; посмотрите, Джейкоб, меня съедает тайная язва.
— Мэри, — сказал я, — сядьте, вы знаете, в Библии говорится, что страдать хорошо.
— Да, да, — со слезами произнесла Мэри, — я заслуживаю всех мук. Но разве не слишком невыносимо думать, что я погубила человека, который так любил меня.
— Но вы не погубили его.
И я мало-помалу начал вливать в ее сердце надежду.
— Зачем вы даете мне надежду, — вскрикнула она, заливаясь слезами. — Зачем? Если он еще не умер, он все же умрет, и, значит, его мучения только продолжаются. Ах, я надеялась, что он уже простился с этим жестоким, бессердечным миром.
Потоки слез, которые хлынули из ее глаз, показали мне, что я мог без опасения для нее передать ей счастливую весть. Я начал:
— Мэри, Мэри, выслушайте меня…
— Уйдите, уйдите! — простонала она, отталкивая меня рукой.
— Нет, я раньше скажу, что Том не только жив, но и прощен.
— Прошен! — вскрикнула Мэри и, упав на колени, подняла к небу руки и глаза, потом без сознания опустилась на пол. Услышав крик, Том вбежал в комнату, и я передал ему бесчувственную девушку. Заметив, что она пошевелилась, я ушел, оставив их вдвоем, и направился к старому Степлтону, которому без долгих приготовлений сообщил радостное известие, вскоре написал Домине письмо и, наконец, очутился в доме Драммонда.
В этот вечер был назначен день нашей свадьбы, и я не буду утомлять читателя описанием моих радостных чувств. Мы с Сарой и Мэри с Томом соединили наши жизни в один и тот же день, и ничто не омрачило нашего счастья. Том поселился с отцом и матерью. Мэри, сияющая блаженством, похорошевшая, превратилась в прекрасную жену. Мне нечего говорить того же о Саре: она с детства была моим другом и сделалась лучшей женой, о которой мог мечтать человек. Теперь со дня нашей свадьбы прошло много лет, и Господь благословил нас многими детьми.
Скажу несколько слов и о моих прежних друзьях. Степлтон все еще жив, по-прежнему вечно курит трубку, которая сделалась для него человеческой природой. У него два ученика; сам он не работает. Старый Том силен и здоров, его жена стареет, как говорит он, но Мэри не нужно помощниц. Он перестал чинить лодки; его вывеска снята, потому что он живет зажиточно. Когда Том женился, я спросил, что бы он желал. Он попросил меня дать ему денег на покупку легкой баржи, и я подарил ему новую баржу. Старый Степлтон передал ему двести фунтов наследства Тернбулла, а старуха Бизли выдала такую же сумму, которую хранила в ящике старого комода. Благодаря этому Том купил еще баржу, а теперь у него их шесть или семь. М-р и м-с Уорнклифф остаются моими соседями и дорогими друзьями. М-с Тернбулл умерла несколько месяцев тому назад, и теперь я владелец всего богатства капитана. М-р Драммонд хочет покинуть дело и передать его мне. Старый Домине умер два года тому назад; за последнее время он сделался очень рассеян, и попечители приюта предложили ему выйти на пенсию. Это было тяжелым ударом для старика.
А теперь, читатель, я кончил свой рассказ. Прощай!
КАПИТАН МАРРИЕТ
Морская жизнь в старину была совершенно иная, чем теперь. Она носила особенный характер и гораздо более изобиловала опасностями. Это была жизнь, полная самых разнообразных приключений. Моряк встречался сними постоянно, нередко рискуя собой, когда плавал на деревянном парусном корабле, единственным двигателем которого был ветер. Требовалось большое умение иосторожность, чтобы, руководствуясь этой непостоянной силой, направлять ход корабля к желанной цели. Мачты и паруса составляли для него все: нет их, — и судно было обречено на гибель, оно превращалось тогда в жалкую щепку, которую кидало с волны на волну. Положение корабля становилось особенно ужасным в сильную морскую бурю или шторм: волны заливали судно со всех сторон, захлестывали палубу и смывали несчастных моряков в водяную пучину; люди в страхе хватались за снасти; многих привязывали к мачтам, но буря, срывая паруса, сносила и мачты; непрочный материал судна с треском ломался от свирепых ударов волн; корабль накренялся, и вода проникала вовнутрь. И весь этот ужас часто покрывала темная непроглядная ночь. Сколько нужно было здесь мужества, находчивости, присутствия духа, знания, что делать, для того, чтобы спасти корабль и самим не погибнуть!
Подводные мели и рифы, случалось, коварно поджидали гонимое стихией судно, или же оно разбивалось о прибрежные скалы. Спасение иногда являлось чудом.
Море в те времена кишело пиратами, наводившими ужас на торговые суда. Военному флоту приходилось постоянно бороться с этими морскими разбойниками, гнаться за их кораблями, и при встрече происходили неизбежные кровавые схватки, вплоть до абордажа.
Если все это бывало в мирное время, то в военное прибавлялись еще ужасы войны.
Нравы и обычаи прежних моряков отличались большой своеобразностью. Сколько было разного суеверия, веры в «корабли-призраки», в оборотней и всевозможные приметы! Целый мир, полный своеобразной жизни, представляло узкое пространство палубы или каюты.
Такова была морская жизнь в старину и уже никогда более не повторится, превращаясь для нас понемногу в фантастическое предание отдаленного прошлого… Она не могла не вдохновить писателя, с одной стороны, своим поэтическим характером, с другой — богатством приключений. Многие описывали ее. Но из всех романистов, касавшихся ее, никто не получил такой широкой известности, какую приобрели произведениями, рисующими морской быт, Фенимор Купер и капитан Фредерик Марриет; они-то и создали так называемый морской роман.
Оба писателя жили в одно время: первый литературный опыт Марриета появился в 1829 году, спустя восемь лет после выхода в свет «Лоцмана», родоначальника морских романов Купера. Знаменитый американский романист только тремя годами пережил своего английского последователя, который умер в 1848 году.
Фенимор Купер, создатель чудного образа героя «Последнего из могикан», «Следопыта» и «Пионеров», так очаровательно изобразивший девственную американскую природу, дал не менее художественные типы морских героев, не менее поэтическое изображение морской жизни. Кто не восторгался его «Красным Корсаром», «Лоцманом». «Пленителем моря» и другими произведениями из этого мира? Однако не ими приобрел себе мировую славу Купер, а своими «индейскими» романами. Между тем, капитан Марриет обязан своим успехом и популярностью исключительно морским романам. Он отводил больше места приключениям, чем Купер. В романах Марриета на первый план выступает занимательное по сюжету повествование; они проще и доступнее произведений автора «Красного Корсара». Поэтические образы мало интересовали Марриета, и напрасно мы будем искать у него крупных характеров, людей, которые остаются, как тип, в воображении читателя. Марриет превосходно знал морской быт; он сам был моряк, принимавший участие в пятидесяти морских сражениях эпохи борьбы с Наполеоном, и за свою продолжительную службу в королевском флоте сжился с морем и корабельным миром, много совершил путешествий и вынес богатый запас впечатлений; ему было о чем порассказать. Его романы дают верные и правдивые картины жизни и
