Бруклина. У него были удивительные зеленые глаза, огромные, как у гориллы, руки, достигавшие колен, большие, толстые пальцы живодера. Наделенный незаурядным умом, он дебютировал в качестве бутлегера в 1927 году, но сам никогда не употреблял спиртного. Его жена говорила о нем как о человеке обаятельном и очень внимательном, но именно он жестоко эксплуатировал прелести доброй дюжины проституток. Его отличало завидное хладнокровие в любой ситуации. Об этом красноречиво свидетельствует одна драматическая история.
В сентябре 1932 года наемный убийца по прозвищу Джек Художник подкараулил его прямо на улице с твердым намерением прикончить. Рильз улыбнулся, глядя ему прямо в лицо, и даже глазом не моргнул от волнения.
– Я согласен, Джек, – проговорил он безмятежно. – Сейчас ты меня пристрелишь. Но потом наступит твоя очередь. Где бы ты ни находился, моя банда тебя найдет и сделает с тобой то же самое. Ты это хорошо знаешь.
Джек Художник, который уже готовился нажать на курок, на секунду замешкался. Рильз тут же воспользовался этим:
– Послушай, Джек, что ты выиграешь, если станешь покойником? Разве между нами что-то произошло? Давай-ка сначала объяснимся, а уж потом прикончишь меня!
Ошеломленный противник уже и не помышлял о стрельбе. Рильз продолжал убеждать его:
– Глупо убивать друг друга, когда денег хватает на всех, хоть лопатой греби. Ты лихой парень! Почему бы тебе не присоединиться к моей банде? Если я тебя представлю, мои ребята примут тебя с распростертыми объятиями!
– Что ты мелешь! – проговорил тот все еще с угрозой в голосе.
– Поговорим об этом спокойно за стаканчиком, как это делают настоящие деловые люди, – невозмутимо предложил Рильз.
Его благодушие развеяло недоверие Джека Художника, который, на свою беду, забыл, что Рильз вообще не пьет. На этот раз, однако, его грозный противник пил вместе с ним. Когда настала пора покинуть бар, эти двое уже заключили мир. Рильз в порыве «дружбы» предложил собутыльнику сногсшибательное сотрудничество, на которое Джек поспешил дать согласие.
На улице изрядно выпивший Джек стал спотыкаться. Прикинувшись пьяным, Рильз, тоже покачиваясь, незаметно увлекал его на пустынную улицу. Тыча пальцем в то место, где его будущий компаньон прятал свой пистолет, он бормотал:
– Ты сдурел, таскаешь с собой эту штуковину. Повсюду полно полицейских. Если тебя арестуют с таким вещественным доказательством, тут же схлопочешь несколько месяцев тюряги. Давай мне твою пушку. У меня по крайней мере есть разрешение.
Джек Художник, сознание которого полностью затуманил алкоголь, совершенно потерял осторожность и протянул свой револьвер новому приятелю. Эйби Рильз небрежно загробастал оружие в свою ручищу и, продолжая улыбаться, выпустил весь барабан в живот своему несостоявшемуся компаньону. После этого он спустил пистолет через решетку в сточную канаву и дал стрекоча, благополучно пройдя проходными дворами несколько улиц. Убедившись, что погони нет, оа замедлил бег, затем перешел на шаг, продолжая изображать пьяного. Ударом ноги он разбил витрину первого попавшегося магазина, позволил его владельцу задержать себя и доставить без хлопот в полицейский участок. Рильз успел оказаться там незадолго до того, как объявили тревогу. Патруль доставил в участок изрешеченный пулями труп Джека Художника.
Рильз разразился пьяным смехом:
– По крайней мере, мальчики, вы можете засвидетельствовать, что я здесь не при чем!… Я еще задолго до этого оказался у вас!
И действительно, ни полицейские, ни пострадавший владелец магазина не могли и на секунду представить себе, что настоящий убийца и веселый пьяница, доставленный в участок до того, как было обнаружено преступление, одно и то же лицо.
Таков был Эйби Рильз… В свои тридцать два года он уже шесть раз на длительные сроки обосновывался в тюрьме и удерживал незавидный абсолютный рекорд по числу задержаний: сорок два за шестнадцать лет, из которых шесть за убийство (избежал наказания за недостатком доказательств) и семь за вооруженное нападение. После июня 1930 года не проходило и трех месяцев подряд без того, чтобы Рильз не оказывался в тюрьме на тот или иной срок. Он туда попал вновь в конце февраля.
Но на этот раз он задержится там надолго, подвергаясь серьезному риску преждевременно закончить свою карьеру на электрическом стуле. Ирония судьбы: он сам подстроил себе ловушку ради циничного удовольствия зло посмеяться над полицейскими. Он, правда, был убежден, что его вскоре с извинениями выпустят на свободу. Но шутка неожиданно приняла скверный для Рильза оборот.
События начали разворачиваться 25 января. В этот день на стол окружного атторнея О'Двайера попало письмо, отправленное из исправительной тюрьмы в Рикерс-Айленде. Отправил его некий Гарри Рудольф, он же Мок (Шутник), мелкий жулик, отбывавший там наказание за какой-то проступок. Он просил, чтобы его выслушали по поводу одного убийства.
На что рассчитывал этот жалкий малый, которого сами полицейские считали ненормальным? О'Двайер и Туркус решили тем не менее его допросить, рискуя лишь тем, что зря потеряют время. Гарри Рудольф был очень возбужден.
– Я ненавижу эту банду из Браунсвилла! – сразу же заявил он.
Несколько слов об этой банде. Ванда из Браунсвилла – убогого пригорода Бруклина – была хорошо известна полиции, которая уже давно подозревала об ее участии в самых гнусных преступлениях, но никак не могла доказать это, за исключением нескольких случаев обвинения в бродяжничестве и мелких правонарушениях. Главарем банды был Эйби Рильз.
В двадцатых годах Браунсвилл считался исключительно вотчиной трех братьев Шапиро, грозных гангстеров, осуществлявших абсолютную монополию на все виды рэкета в этом районе. Старший из братьев, Мейер, был настоящим чудовищем, подлым и порочным. Он терроризировал всех, вплоть до полиции, В те времена Рильз был только одним из подручных. Но его отличали незаурядный ум и честолюбие. В тот день, когда он получил пулю в спину, защищая машины своих хозяев, он решил, что, подвергая себя риску, также имеет право получать свою долю доходов. Шапиро не захотели даже слушать об этом и Рильз, которому было двадцать лет и который был полон энергии, организовал, свою собственную банду, сборище молодых негодяев, готовых за десять долларов прикончить мать с отцом. Среди них
