— Исключено.
— Я хотел бы обсудить все с ним лично!
— Позже.
— Я требую!!!
Но это требование, прозвучавшее скорее как стон, осталось без ответа. Понимая, что разгневанный автор только добавляет волнения, Николас решил увести его со двора. Роджер Бартоломью и глазом не успел моргнуть, как суфлер уже препроводил его в кабинет, усадил в мягкое кресло и плеснул пинту хереса. А Николас тем временем вливал ему в уши елей из хвалебных слов и утешений, и драматург потихоньку смягчился.
Лоуренс Фаэторн был одновременно импресарио, совладельцем и ведущим актером труппы. И суфлер вовсе не его ограждал от встречи с расстроенным автором. Скорее наоборот — он защищал последнего от печального опыта, который положил бы преждевременный конец карьере бедняги Бартоломью в театре. Да, возможно, гнев Роджера Бартоломью и был праведным, но он не выстоял был против бурного темперамента Лоуренса Фаэторна. Николас видел, как Лоуренс, взрывавшийся, словно пороховая бочка, услышав малейшую критику в свой адрес, стирал в порошок людей посильнее Бартоломью. Душераздирающее зрелище!
Необходимо учитывать, что Роджер Бартоломью был новичком, только-только покинувшим Оксфорд. Тамошние преподаватели были о нем высокого мнения, а его стихи вызывали немало восторженных откликов. Он был умен, хоть и мучим гордыней, и достаточно подкован в драматургии, чтобы сочинить весьма приличную пьесу. «Трагическая история Ричарда Львиное Сердце» имела все шансы на успех и даже обладала некоторой художественной ценностью. Пьесе не хватало изящества, но этот недостаток с лихвой покрывала прямота, с которой она была написана.
Лоуренс Фаэторн взял текст начинающего драматурга, поскольку в пьесе имелась великолепная главная роль, которую он перекроил так, чтобы его талант засиял всеми гранями. Да, возможно, эта пьеса и истлеет, толком не разгоревшись, но она развлечет публику на пару часов и не станет пятном на добром имени «Уэстфилдских комедиантов», постепенно набиравших известность.
— Я ожидал большего, — признался драматург, когда алкоголь обратил ярость в тоску. — Я возлагал на пьесу большие надежды, Николас.
— И они оправдаются!
— Сегодня утром у меня возникло ощущение, словно меня предали…
— Ох, репетиции часто разочаровывают.
— Где, я спрашиваю, моя пьеса? Что от нее осталось?!
Это был крик души, и он тронул Николаса. Подобно своим товарищам по несчастью, Роджер Бартоломью постигал страшную правду: все не так, как он себе представлял, и драматургов вовсе не превозносят до небес. На самом деле, Бартоломью была отведена очень скромная роль. Юному выпускнику Оксфорда заплатили за его творение пять фунтов, а сегодня он своими глазами видел, как король Ричард впервые появляется на сцене в накидке, стоившей в десять раз больше.
Лоуренс Фаэторн никогда не рассматривал пьесы как выражение поэтического таланта. Для него любое произведение — это лишь подмостки, с которых он может кричать, ослепляя поклонников своим талантом. Лоуренс свято верил, что зрители приходят в театр с единственной целью — посмотреть на его игру, а вовсе не для того, чтобы познакомиться с творчеством драматурга.
— Но что мне теперь делать, Николас? — взмолился Бартоломью.
— Будьте к нам снисходительны.
Николас утешил Бартоломью как умел и поспешил обратно во двор, где приготовления шли своим чередом. Сцена представляла собой прямоугольные подмостки в центре двора, задником служила одна из стен. По сцене разбросали солому, смешанную с ароматическими травами, чтобы перебить запах навоза, доносившийся с конюшни.
При появлении Николаса все бросились к нему за советом: работник сцены Томас Скиллен, костюмер Хью Веггс, Уилл Фаулер, один из актеров, ученик Джон Таллис, переписчик Мэтью Липтон и удрученный Питер Дигби, дирижер оркестра, все еще страдающий из-за того, что препроводил Ричарда Львиное Сердце в могилу не под тот похоронный марш. Вопросы, жалобы и просьбы градом сыпались на суфлера.
Напряжение уже начинало сказываться на всех членах труппы, но Николас Брейсвелл — высокий, широкоплечий, с длинными густыми волосами и окладистой бородой — сохранял спокойствие. Он отстаивал свою точку зрения, не переходя на крик, а мягкий акцент, выдававший в нем уроженца западных графств, был бальзамом для ушей собеседников. Вскоре ему удалось сгладить все неровности и разрешить все трудности. И тут раздался знакомый голос:
— Ник, сердце мое! Подойди ко мне!
Лоуренс Фаэторн как всегда порадовал собравшихся эффектным выходом, после чего занял привычную позицию посреди сцены. Даже после трех лет работы в труппе этот человек не переставал поражать Николаса. Фаэторн мог похвастаться поистине королевской статью. Полноватый, но крепкий, среднего роста, он чудесным образом преображался и словно становился выше, когда выходил на сцену. Яркую красоту его лица обрамляли копна волнистых волос цвета воронова крыла и изысканная заостренная бородка. Лоуренс вел себя, как прирожденный аристократ, даже не верилось, что его отец — всего лишь деревенский кузнец.
— Ник, дорогой, где ты был? — спросил Лоуренс.
— Беседовал с мистером Бартоломью.
— С этим подлецом?!
— Мы ставим его пьесу, — напомнил Николас.
— Бартоломью неподобающе груб! — настаивал актер. — Я раскусил его, как только увидел! Этот мерзавец имел наглость бросать на меня сердитые взгляды во время репетиции. Я этого так не оставлю. Я никому не позволю корчить кислую рожу и смотреть исподлобья на мою игру. Не подпускайте его ко мне на расстояние пушечного выстрела!
Гневную тираду Фаэторна прервал звон колоколов соседней церкви. В столице было более сотни церквей и соборов, и казалось, что колокола не умолкают ни на минуту, — это создавало угрозу представлению на открытом воздухе. Высокие крытые галереи по периметру внутреннего дворика приглушали гомон Грэйсчерч-стрит, но ничего не могли поделать с перезвоном, доносившимся с колокольни, примыкавшей к постоялому двору.
Лоуренс закатил глаза:
— Что скажешь, Ник?
— Может, повезет, а может, и нет.
— Поточнее, пожалуйста, — настаивал Фаэторн. — Ты же у нас моряк, умеешь предсказывать погоду. Что нам сегодня сулят небеса?
Николас взглянул на синий прямоугольник, ограниченный соломенными крышами крытых галерей. Солнечное майское утро обещало такой же солнечный день. Дул освежающий ветерок, по небу бежали легкие облачка. Хорошая погода — залог успеха, и Фаэторну об этом было прекрасно известно.
— Мне приходилось играть под проливным дождем, — заявил он, — и я бы с удовольствием сегодня играл сцену сражения при Акре под снегом. Я беспокоюсь не о себе, а о наших зрителях. И о наших костюмах.
Николас кивнул. Ливень мигом размоет немощенный дворик, и земля под ногами превратится в жижу.
Посмотрев на небо еще немного, Николас многозначительно произнес:
— До конца спектакля будет ясно.
— Ах, это замечательно! — воскликнул актер, хлопнув себя по бедру. — Я знал, что не ошибся в выборе суфлера!
«Трагическая история Ричарда Львиное Сердце» вызвала определенный интерес. Весь город был оклеен афишами спектакля, и это привлекло в «Голову королевы» целую толпу возбужденных зрителей. Сборщики у главных ворот взимали пенни за вход. Большинство пришедших заплатили за стоячие места у самой сцены, но многие расщедрились еще на один-два пенни, чтобы получить доступ на крытые
