— Борис, я хочу проделать один эксперимент.
— О чем ты, Наташа? Рано экспериментировать. Дай парню встать на ноги.
— Выслушай меня. Почему бы ночью не перевезти Андрея в комнату Сарафанова.
Пусть он проснется на новом месте. Я уберу все зеркала из палаты. Разве ты не хочешь увидеть его реакцию? Хватит играть в считалочки. Его восстановление идет куда быстрее, чем мы предполагаем. Поверь мне.
Профессор посмотрел на доктора Кошмана, и тот одобрительно кивнул.
— Принято!
Наташа вернулась к Андрею.
— Отец хочет поставить тебя на ноги. Докажем ему, что это нам ничего не стоит.
Она подошла к кровати, скинула одеяло и аккуратно спустила ноги больного на ковер.
Держа ее за талию, он медленно и неуверенно делал первые шаги. Ему это нравилось, и он впервые улыбнулся. Они сделали три круга по комнате и направились к двери. Он шел все увереннее и увереннее. Через несколько секунд они вышли в коридор и остановились.
В конце коридора сидел огромный пес.
Наташа улыбнулась.
— Ральф, твой хозяин снова в седле.
Собака оскалила зубы и зарычала.
— Уберите пса! Я ненавижу собак! — крикнул Андрей и покачнулся.
Глава V
Он проснулся, почувствовав не себе взгляд. Открыв глаза, он осмотрел комнату, но никого не увидел. Тихо. Высокий потолок, гладкие стены, чистота и ничего лишнего. За окном моросил мелкий дождь. Он приподнялся на локтях и хотел встать, но от резкого движения у него закружилась голова и кольнуло в затылке.
Он вновь откинулся на подушку и несколько минут лежал не двигаясь. В теле чувстЕовалась какая-то необычайная легкость, и ему показалось, будто боль играет с ним в прятки и возникает вновь в самый неподходящий момент. Он осторожно ощупал свое тело и начал надавливать пальцами на грудь, живот, предплечия и ноги. Никаких признаков боли. Он вновь приподнялся, медленно спустил ноги с кровати, нащупал тапочки, надел их и встал. Семь шагов до окна заняли минуту. Сам процесс движения не казался ему трудным. Это был обыкновенный страх, и если бы в руках находилась палка или рядом чувствовалось крепкое плечо, его ничего не смущало бы. Ему не хватало опоры, а может быть, уверенности в себе и своих силах. Он хотел взглянуть на себя в зеркало, но в комнате они отсутствовали.
Уперевшись руками в подоконник, он разглядывал тусклый осенний пейзаж.
Легкое недомогание, слабость — и никаких мыслей.
Двери спальни отворились, и в комнату вошли трое в белых халатах.
— Нуте-с, как мы себя чувствуем? — спросил Зарецкий.
Он улыбнулся, почувствовав приближение той самой опоры, которой ему так не хватало. Теплая, мягкая рука взяла его за кисть и нащупала пульс.
— Спасибо, профессор. Все в порядке. Я даже ощущаю слабое чувство голода.
А это, как я понимаю, первый признак выздоровления.
— Согласен. Сегодня будем завтракать все вместе в столовой.
Лица сопровождавших оставались холодными и непроницаемыми. Они смотрели на него как на увлекательную книгу, от которой очень трудно оторваться.
— Немного подкрепиться бы надо. Вам не кажется, что я слишком много потерял в весе? Зарецкий приподнял брови.
— А разве это плохо? Лишний вес — лишние нагрузки на сердце. Не стоит сожалеть о потерянных килограммах.
— Не смею возражать. Я ваш раб и покорный слуга на веки вечные.
— Многообещающее заявление. Ну а перед завтраком неплохо бы прогуляться по дому. Мы начнем с чердака. Точнее сказать, с верхних этажей. Идите первым, а мы следом. И не надо ничего бояться.
— Хорошо. Когда рядом такая авторитетная опора, от страха не остается и следа.
Они вышли в коридор, и высокий, сутуловатый, худой, обритый наголо человек уверенно зашагал вперед. Поворот направо, потом налево, прямо и лестница.
Следом шел Зарецкий, Наташа и доктор Кошман.
Профессор смотрел в спину своему сыну и не ощущал той близости и трепета, что испытывал к умиравшему Андрею, к его страданиям и невыносимой тоске. Где и в чем таилась непоправимая ошибка, которую он допустил?
Молодой человек поднялся на последний этаж и распахнул дверь мастерской.
Легкий аромат масляных красок, разбавителя смешивался с запахом сухого дерева обшивки стен и тяжелых дубовых перекрытий. Картины, мольберт, этюдник, кисти, много пространства — и от всего этого веяло теплотой и уютом.
Некоторое время все стояли у порога в ожидании. Андрей сделал шаг вперед, потом второй и, осмотревшись, подошел к одной из картин. Он долго ее разглядывал, будто только что закончил работу над ней и, повесив на стену, критически оценивал.
— Как бы вы ее назвали? — спросил доктор Кошман.
— 'Полет к солнцу', — не задумываясь ответил молодой человек.
Врачи, стоявшие за спиной Андрея, одновременно взглянули на Наташу. Та утвердительно кивнула, — А эту?
Наташа подошла к самой необычной картине, где без пояснения автора обойтись было невозможно.
Андрей тут же ответил:
— 'Зимний сад'. Тут столько экспрессии и скрытой энергетики, сколько можно найти только в цветах и растениях, но краски подобраны холодные и строгие. Такое сочетание и дает название картине.
Он неожиданно повернулся и, взглянув в глаза профессору, спросил:
— Разве я не прав, отец?
Это были совершенно другие глаза. Они словно оттаяли и ожили, приобретая живой блеск и озорство.
— Мы еще не раз вернемся сюда, сынок. А теперь спустимся на этаж ниже. Там не менее интересно, чем здесь. Веди нас в свой кабинет.
И опять Андрей пошел первым. Делегация последовала за ним. В кабинет они попали через две минуты. Никто из посторонних не мог бы найти здесь ничего интересного, и слова профессора показались бы по меньшей мере странными. Как можно сравнивать уютную картинную галерею с книжными шкафами и канцелярской обстановкой.
Только сам хозяин кабинета мог разделять мнение отца. Андрей сел за стол перед компьютером и включил его. Пальцы легли на клавиатуру и быстро заработали, не допуская ни одной ошибки. Картинки на мониторе менялись одна за другой в течение секунды.
— Ты можешь поработать немного, Андрюша, — сказал отец. — Не более десяти минут. Экран дает сильное излучение, а это может утомить тебя и повредить глаза. Надо беречь себя от нагрузок. Не забывай, твой организм еще слишком слаб. Ждем тебя внизу в столовой. Стол уже накрыт.
Медики вышли в коридор. Спустившись вниз, они устроились за обеденным столом и переглянулись.
— Раздвоение личности налицо, Борис, — констатировал доктор Кошман.
— Где-то мы допустили ошибку, — хмуро сказал профессор, крутя в руках вилку.
— Человек не обезьяна, — холодно заметила Наташа. — Опыты, проделанные на гориллах, показали, что такие операции возможны. Мы возвращали им жизнь, но изменения такого рода у животных проследить невозможно. Они не умеют разговаривать. К тому же мы помещали их в те же клетки и не меняли им обстановку. Стоило Андрея перевести в спальню Сарафанова, как в нем проснулась другая личность.
— В этом все дело! — воскликнул Зарецкий и бросил вилку на стол.
— Мне эта ситуация напоминает фантастический роман о человеке-амфибии, — задумчиво заговорил
