голубых озер. Американцы ценят умных, знающих специалистов. А с твоим опытом ты государством править можешь. Ты еще молодой, хватит тебе в пастухах ходить. Ты же, Вася, на английском, как на русском, разговариваешь. Может, я ахинею несу, но у тебя только один правильный путь остался. Скажи, что нет? Аляска — вон она, под носом. В хорошую погоду Берингов пролив на катере пройти можно.
— Ладно, Иван Григорьевич, не береди душу, дай продохнуть. Голова крутом идет.
— Помни, Вася, из нас двоих тебе должно повезти, а я, дряхлый пес, свое отвоевал, мне свою шею не жалко, пущай рубят. А теперь ступай. Душно что-то.
— Я врача вызову.
— Врач ли, палач — исход один.
Ночью генерала Петренко переправили в больницу с диагнозом инфаркт, а через две недели самолетом — в хабаровский окружной военный госпиталь. Больше Белограй начальника Дальстроя не видел.
7.
Домой полковник Челданов вернулся ночью. Лиза не спала и тут же приготовила ему горячую ванну и настой, поддерживающий силы. Она ничего не спрашивала, по виду шинели было ясно, где муженек побывал. Да и молчать он долго не будет, сам все расскажет. Если Белограй изливал свою душу медведю, умеющему держать язык за зубами, и философствовать перед япошкой, то у Челданова для подобных вулканических излияний была Елизавета Степановна Мазарук, любимая женщина невероятной красоты, аналитического склада ума, обладающая исключительной проницательностью. Берег он свою Лизоньку как зеницу ока. Не зря Чел-данова называли двужильным, только никто не подозревал, что второй жилой полковника была его жена.
Лиза попала на Колыму еще в 30-е совсем молоденькой девушкой по призыву комсомольских вожаков. Освоение севера — романтика. Бросила четвертый курс историко-архивного института и вперед. Многие дурехи тогда клюнули на призывы партии и комсомола.
Женщин на Колыме катастрофически не хватало. Освободившиеся из заключения, а их был небольшой процент, получали паспорт со штампом, где красовалась тридцать девятая режимная статья, не позволяющая уехать на «материк». Шли бабоньки на стройки Магадана, выходили замуж и уже не мечтали вернуться домой к бывшим семьям. И все же число женщин по отношению к мужчинам составляло один к семи.
А тут вдруг такой праздник — на Колыму обрушился десант здоровых, веселых, энергичных девушек. Это тебе не бывшие воровки на доверии и формазонщицы, не жены врагов народа, а вольные птицы с незапятнанной биографией, комсомолки. Их мгновенно расхватывали. Лучшие из лучших доставались начальству. Так своей боевой подругой обзавелся начальник Дальстроя Никишов, а одна из самых красивых и фартовых «хетагуровок» досталась Челданову. Хетагуровками называли участниц первого комсомольского призыва, откликнувшихся на пламенный призыв командирской жены, дальневосточницы Хетагуровой.
Разочарование пришло быстро, только мосты уже были сожжены. Жалела ли о своем марш-броске на север Лиза, никто не знал, но жизнь Челданова резко изменилась. Мужик стал из кожи вон лезть, чтобы выбиться в большие начальники. Пообещал жене сделать ее генеральшей. До генерала не дорос, но жену в генерала превратил, она стала истинной хозяйкой лагерей. Ее боялись больше, чем мужа. Насмотрелась в свое время фильмов в столице и подражала комиссаршам из «Любови Яровой» и «Оптимистической трагедии»: ходила во всем кожаном, с наганом на боку. Случалось, что и стреляла, но только в блатарей и сук, которых ненавидела. Белограй знал о «подвигах» Лизы, но не придавал им особого значения. К зекам Лиза не подходила ближе пяти метров и не била собственноручно только по одной причине: панически боялась вшей. Ее шикарная толстая русая коса, краса и гордость очерствевшей комсомолочки, доставала до копчика. Ездила Лиза только верхом на лошади. Кто-то ей сказал, будто вши конского пота не переносят и на животных не прыгают. Так оно или нет, но вшей она не подхватила.
В доме женщина преображалась, становилась хозяйственной, внимательная, любящей и послушной женой. Любила ли она мужа? Сама не знала. Харитон у нее был первый и единственный мужчина. А то, что он старше ее на двенадцать лет и на полголовы ниже ростом, разве в этом счастье. По колымским меркам они жили шикарно. Все в дом. «Придурки», работающие в бане транзитной тюрьмы, вещи нового пополнения обыскивали и прощупывали. Деньги — себе, лучшее — хозяину. Несколько суток требовалось для вытряски вещмешков и карманов, распарывания подкладок под присмотром личной охраны Челданова. Проверенное барахло кидалось в костер, добыча складывалась в мешки. Добычей и письма с фотографиями считались, Лиза по ним личные дела заводила. После формирования этапа и распределения по лагерям к дому полковника подгоняли пару грузовиков с добром, неделями его разбирать приходилось. И если честно, то Белограй ценил не столько уникальную память Челданова, сколько архив, скрупулезно собираемый его женой. Эта она выделяла из этапа самых интересных, по ее мнению, людей и давала рекомендации мужу, на какие работы кого посылать, кого беречь, кого уничтожать. Подлежащие ликвидации отправлялись на закрытый рудник по добыче уранита. Человек работал там двадцать дней, потом у него выпадали волосы, зубы, отделялось мясо от костей, кровь шла носом и из ушей, и его сбрасывали в глубокий колодец. Колодцы заполнялись быстро и их заваливали камнями. Руда считалась бесценной, но Белограй больше не мог так расточительно использовать живую силу и на свой страх и риск закрыл рудник. Какое-то время туда еще посылали безнадежно больных, но тягать тачки с рудой дохлики были не в силах.
Много грехов лежало на душах супругов Челдановых. Поставь их к стенке, вся Колыма зааплодировала бы так, что вечный снег с сопок обрушился. Но только одному Белограю был известен подвиг полковника и его жены.
Случилось это осенью. Из Москвы прилетели два самолета за второй партией золота. Недотягивали до плана. Белограй предупредил об этом Петренко, но даже все силы, брошенные на прииски, положение не спасли. Не хватало триста килограммов.
В штаб явился Челданов:
— Товарищ генерал, положение поправимо. Нехватка составляет шесть килограммов триста граммов. Прошу принять груз и задержать вылет самолетов на сутки. Требуется срочная дробилка, в отдельных случаях переплавка, а затем перетряска всей партии для равномерного распределения.
Белограй ничего не понял. Во дворе стоял грузовик с открытым бортом.
Он вышел к машине, забрался в кузов, где лежали холщовые мешки, вскрыл один из них. И глазам своим не поверил. Мешок был набит золотыми изделиями. Нательные крестики, цепочки, обручальные кольца, броши с выковыренными камнями, перстни, золотые коронки, которые урки выбивали у контриков во время этапа, и горы других мелочей. Белограй все понял. Сколько лет понадобилось полковнику, чтобы собрать триста килограммов золота? Уму непостижимо. Такой жест равносилен признанию. Сказать спасибо он не мог. Преступление налицо. А кто тут не преступник?.Впрочем, они себя таковыми не считали. Они исполнители преступных приказов, палачи. Ставить полковника с женой к стенке — глупость, но не орден же давать. Генерал промолчал.
Сумасшедший план 49-го года был выполнен, совершилось чудо. На пороге стоял 50-й. Второго чуда не случится, Дальстрой переживал предсмертную агонию. Здание геологоразведывательного управления в Магадане опустело, все ушли в экспедицию. Отрыли еще три месторождения олова и ни одного золотого. Олово гнали в центр во время войны — стратегический металл. Сейчас требовалось золото. Стучать кулаком по столу и топать ногами бессмысленно. Местное начальство — люди бывалые, на вещи смотрели трезво, мечтать не умели, в сказки не верили, романтичностью не отличались. Подвиги совершали только зеки, способные на чудеса. Они выживали там, где жизнь по определению невозможна.
Полковник долго отмокал в горячей ванне, приготовленной заботливой женой. Потом она его насухо вытерла и подала ватный узбекский халат. Жаль, бородка была рыжей, а не черной и тюбетейки не хватало, да и чай он пил не из пиалы, а из хрустального стакана в серебряном подстаканнике с портретом Сталина.
— Завтра поутру иду на доклад к Лютому. Нашел я ему моряков. Сколько их у тебя в картотеке?
— Сто семьдесят пять из живых. Данные за октябрь, — ответила жена.
