эксперта, такой токсичный яд могут изготовить только в двенадцатой лаборатории НКВД. Вы знаете, о чем идет речь?
— Я знаю. А тебе лучше забыть это словосочетание. Значит, моя версия правильная.
— Вы хотите себя подставить?
— Я выполняю задание товарища Сталина и делаю это так, как велит мне совесть. Личность следователя Журавлева никакого значения не имеет, когда речь идет об интересах государства.
Журавлев высадил майора на Пушкинской площади. Рубеко понял, что этого человека он больше никогда не увидит.
На следующее утро на стоянке машин наркомата иностранных дел появился высокий плечистый мужчина в темно-синем костюме и серой фетровой шляпе. Он сел в одну из машин.
Шофер нахмурил брови.
— Извините, товарищ, я вас не знаю.
— Могу представиться. Уполномоченный особого отдела НКВД майор госбезопасности Журавлев. Дальше вопросы задавать буду я в своем кабинете. Поехали на Лубянку, Сергей Пантелеевич.
— Ноя…
— Выполняйте приказ, Борисов.
Пришлось ехать. Спорить не имело смысла, такие люди по пустякам не приходят.
Через полчаса они сидели в кабинете Журавлева.
— Если хотите выйти из этого кабинета на свободу, придется писать чистосердечное признание. В противном случае вас ждут стены нашей внутренней тюрьмы. Что это такое, вам известно, вы когда-то работали в нашем ведомстве и знаете наши правила.
— Я все понял. О чем я должен писать?
— Нас интересует связь Степана Мазарука с Иваном Червоным, ограбление ювелирторга, сейфа в наркомате, оплата услуг Червоного и куда Мазарук увез золото, за которое вы передали Червоному семьсот тысяч рублей в черном чемодане с тремя застежками. На нем остались ваши отпечатки пальцев, когда вы сдавали его в камеру хранения Курского вокзала. А чтобы у вас все складно получилось, я покажу вам донос Червоного. Он о вас не лучшего мнения.
Журавлев положил перед задержанным один из листков доноса, написанного Иваном.
— Тут есть очень любопытные факты. Шофер пробежал глазами по тексту.
— Почерк у него красивый. У меня корявый, зато информации намного больше.
— Вот из этого и надо исходить. Редкий случай — кто больше знает, тот крепче спит. Попробуйте переплюнуть Червоного.
Следователь положил перед задержанным бумагу и указал на чернильный прибор.
— Я не преступник и чистосердечное признание писать не буду. Мне приказывали, я выполнял. Я напишу заявление. На чье имя писать?
— На имя наркома внутренних Дел Ежова Николая Ивановича, генерального комиссара государственной безопасности. Вы знаете, как это делать, с почерком вашим я знаком, читал уже ваши сочинения. Жюль Верну до вас далеко. Стряпайте, стряпайте.
Сочинение составило семь страниц. Журавлев прочитал захватывающую историю, полную приключений, и сказал:
— Идите, Сергей Пантелеевич. Когда понадобитесь, вас вызовут. Продолжайте работать и помалкивайте.
— Слушаюсь.
Журавлев выписал пропуск задержанному и отпустил его. В кабинет вошел офицер.
— Вызывали, товарищ майор?
— Да, Володя. Возьми эти заявления, пересними и принеси мне негативы. Печатать не обязательно.
— Слушаюсь.
Журавлев коллекционировал копии важных документов и имел собственный архив. Он хранился у его тетки по материнской линии, которая жила под Москвой и не упоминалась в его анкете как родственница.
Вечер он провел с семьей. Сыну Сергею исполнилось девятнадцать, он пошел по стопам отца, учился на юридическом. Жена Алевтина не работала, писала диссертацию. Это был прощальный ужин. Все всё хорошо понимали. Когда глава семьи предложил съездить в Крым к своему другу на пару недель, прозвучал только один вопрос: «Когда?». Ответ был столько же лаконичным: «Завтра». Ночью жена тихо плакала, уткнувшись в подушку.
На следующее утро Журавлев был у наркома. Ежов очень внимательно прочитал его отчет и доносы Червоного и Борисова.
— Вы сами-то верите в то, что здесь написано, Матвей Макарыч?
— Конечно. Материалы подтверждены фактами.
— Это результаты работы уголовного розыска?
— Нет, это моя работа. УГРО плавает в прострации. Они посадили взломщика сейфа и на этом успокоились. Тот не раскололся, не стал выдавать брата.
— Фантастика. А вы знаете, что Иван Червоный работает в наркоминделе под нашим прикрытием?
— Какое это имеет значение? Мы в собственном аппарате при вашей бдительности находили врагов. Должность,
звание, характеристика — это не доказательство. Факты,
¦
улики, вещдоки — вот что может служить поводом для обвинений.
— Безусловно, вы один из самых опытных и талантливых следователей. Но как вы себе представляете ситуацию в Париже? Допустим, Мазарук вывез золото во Францию. Зачем? Оно и без его помощи должно попасть туда. Наша делегация находится под тщательным присмотром, у Мазарука нет возможности встретиться с покупателем, тем более передать ему товар. Ограбление надо было устраивать в Париже.
— Вряд ли у Мазарука есть связи с парижскими взломщиками, а вывезти Кострулева он не мог. И потом, ограбление павильонов СССР — это международный скандал, драгоценности потеряют свою привлекательность. Ограбление ювелирного в Москве — тайна за семью печатями. Дипломату ничего не стоит вывезти ценности, мы это знаем.
— Вот только продать он их не сможет. И где, позвольте спросить, Мазарук взял семьсот тысяч рублей, чтобы расплатиться с Червоным?
— Мазарук не впервые вывозит золото и камни. Его профиль — Ближний Восток. Там ценят наше ювелирное искусство. Этот вопрос можно задать самому Мазаруку по возвращении его в Советский Союз. Для ареста причин больше чем достаточно, хватит и одного заявления.
— Я вижу. Мне надо подумать. Идите, Журавлев.
Матвей Макарыч вышел из кабинета и медленно направился к себе. Он выполнил поставленную перед ним задачу так, как велит ему долг. Любое задание Ежова, как бы ты его ни выполнил, чревато какими-то изменениями в твоей судьбе. В аппарате НКВД шла битва за выживание, именно битва. Подозреваемые, обвиняемые, приговоренные, с ними все ясно, попал в список — прощай свобода или жизнь.
Журавлев спустился на этаж ниже и неторопливо шел по коридору. Когда он открыл дверь своей приемной, вздохнул с облегчением. Слава богу, не придется ждать и мучиться в догадках. Вопрос решился быстро: по обеим сторонам двери стоял конвой, на стуле сидел главный жандарм.
Журавлев усмехнулся:
— Вы ко мне, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга?
— За вами, Матвей Макарыч. Извините, долг.
— Можете не извиняться, каждый делает свою работу.
Его отвели во внутреннюю тюрьму Лубянки и поместили
в одиночную камеру, железная дверь с лязгом захлопнулась. Это случилось 28 мая 37-го года. Открылась она 28 ноября 38-го, ровно через полтора года. Все это время Журавлев ждал дня, когда его уведут в подвал и выстрелят в затылок. Такое и врагу не пожелаешь.
