встретил посол СССР в Иране Мазарук и второй секретарь посольства Иван Червоный. Делегация направилась…»
Шабанов хотел поймать другую волну, но его остановили три голоса одновременно. «Не трогай!» — произнесли, не сговариваясь, Лиза, Журавлев и Кострулев. Все недоуменно переглянулись. Пауза длилась недолго, вновь послышались возгласы «Горько!».
Первым на свежий воздух с самокруткой в зубах вышел Кистень. Следом Лиза, с папироской.
— Услышал имя брата? — тихо спросила она.
Стояла морозная звездная ночь, тусклая желтая луна одела деревья в голубой наряд.
— Ты-то почем знаешь? — не оглядываясь, спросил Кистень.
— Моя подруга была свидетельницей убийства. Она видела в окно, как Иван убивал твою жену в ту роковую ночь. Ты не убийца, Петя. Ивану нужен был твой саквояж с золотом.
Кострулев резко обернулся, хотел возразить, но увидел вышедшего из избы Важняка.
— И жену брата ты тоже не убивал, Петр, — сказал Журавлев. — Он убил ее сам, а подставил тебя. Хотите знать историю саквояжа?
Лиза терялась в догадках, с любопытством смотрела на следователя.
— На Парижской выставке, — начал Журавлев, — твой отец, Лиза, сделал подарок Рибентропу. Впереди маячил пакт о ненападении Германии на СССР. Подарочек попал в руки Геринга. В 45-м американцы вернули нам ценности с полным списком и каталогом. Мы не хотели их признавать. Я оказался крайним, и меня убрали. Слишком много знал. Навесили ложное обвинение и отправили на Колыму. А все начиналось до банальности просто. Брат лучшего шнифера дал наводку на сейф. И не возьми ты тогда, Петя, этот сейф, наши судьбы могли сложиться по-другому.
— Понятно! Во всем виноват я! — огрызнулся Кострулев.
— Среди нас нет виноватых. Ты никого не убивал, Петр. А Лиза потеряла своего жениха, убитого твоим братом по приказу ее отца, и потеряла мать, преданную мужем. Мы здесь. Мы наказаны, а преступники пожимают руку председателю Совмина и пьют шампанское на приеме у шаха.
— Дорого бы я заплатила, чтобы оказаться на одном из таких приемов.
— Кто же тебе запрещает, Лиза? — улыбнулся Журавлев. — Нам что тайга, что колымские сопки, что тундра. Все нипочем. Можем и пустыню пересечь.
— Согласна.
— А муж? — спросил Петр.
— Был трюкачом, станет факиром. Родя меня поймет.
— У него свои дела есть. В Москве, — сказал Важняк. — Он тоже должен найти убийцу своей жены.
— Значит, нам обоим надо сбросить груз со своих плеч. Какая же это семья, если у жены и мужа по камню на душе. Выходит, не все испытания мы прошли.
— А ты что скажешь, Петр?
— Сколько верст до Ирана?
— Не менее пяти тысяч.
— Пустяки. С арабским проблем не будет, моя жена понимает их тарабарщину. И ей будет интересно побывать на родине предков. Надо бы рекомендательное письмо у езидского шейха попросить. Может, его помнят в тех местах? Не зря же его Николашка Второй орденами осыпал. — Кострулев рассмеялся.
— А ведь ты прав, Петя, — задумчиво произнес Журавлев. — Твои бредовые, как многие считают, идеи всегда приносят пользу.
— Так, значит, решено? — спросила Лиза. В ее глазах вновь засверкали искорки.
— Я бы сказал так — цель поставлена, остальное зависит от нас. Судьбе угодно было свести нас, но она не может нами управлять. Мы уже перешагнули привычные понятия о возможностях человека. Предела этим возможностям не существует.
На крохотном крылечке дома, стоящего на вершине горы под названием «Адские врата», рождался новый план кучки сумасшедших, взобравшихся на эту гору в тысячах верст от цивилизации. Что касается судьбы, то тут можно поспорить.
На следующий день Дейкин и Журавлев обнаружили следы лошадей в трех километрах от рудника.
— Не меньше десятка всадников прошли, — уверенно сказал Дейкин.
— Проморгали, нам их не нагнать. Наделали им подков на свою голову, — сокрушенно заметил Журавлев.
— Это последние, Матвей Макарыч. У Ахмади Гуддина не может быть слуг больше, чем у шейха. Шейха охраняют тридцать сабель, значит, у пира их двадцать пять или меньше. Одиннадцать вояк мы уже закопали, думаю, что Гуддин бросил последние силы.
— Мы можем их взять только на обратном пути. Лыжи, обтянутые мехом, не годятся для скоростного бега.
— У нас есть веревка. Обратно они пойдут по старому следу. Надо сделать растяжки, пугнуть их в лесу, они пустятся вскачь, вот их лошади и споткнутся. Добивать проще, чем ускользать от стрел.
— Хорошая идея! Так и сделаем.
На дробилке не думали о враге, работа шла горячая. Шабанов и Чалый вытаскивали вагонетку из шахты, а Лиза и Огонек сыпали золотые булыжники на конвейер, который шел к жерновам. Лиза сняла шарф, вытерла взмокшее лицо. В эту секунду на каменистом холме появились всадники. Шабанов первый увидел лошадей.
— Трюкач! К пулемету!
Лиза оглянулась. Ветер раздувал ее рассыпавшиеся черные волосы. Она увидела направленный на нее арбалет и человека в чалме.
— Клеопатра! — крикнул Огонек.
Лиза не шелохнулась, ее словно загипнотизировали.
Выпущенная стрела полетела в цель. Огонек не успел подумать, он загородил Лизу собой, и стрела со стальным наконечником вонзилась ему в грудь. Застрекотал пулемет, раздались винтовочные выстрелы. Первых всадников скосило пулями, остальные пустились в бегство.
Лиза склонилась над Огоньком. Мальчишка лежал бледный и с обожанием смотрел на нее.
— Успел! Кле…оп…патра!
Он улыбнулся, и глаза его застыли.
Огонька похоронили на кладбище, где лежали гвардейцы Колчака, но вместо креста поставили звезду, выпиленную Кистенем из крыла самолета.
На табличке написали: «Герой Иван Соломонович Грюнталь (Огонек)».
На похоронах Лиза плакала, как девчонка. Такой ее еще не видели.
Дейкину и Журавлеву удалось довести дело до конца. Они положили шестерых и среди них единственного человека в чалме. Это был пир Ахмади Гуддин.
— Убивать надо врага, а не целиться в баб! — сквозь зубы процедил Дейкин, когда гроб опускали в землю.
Стоящий рядом Журавлев шепнул ему на ухо:
— Он принял Лизу за свою дочь.
— А погиб мальчишка. Он еще жить не начинал.
— Вот тут и верь в судьбу.
— Вам ли говорить о какой-то судьбе, Матвей Макарыч.
— А почему нет? Надо же во что-то верить, если верить больше не во что! Вчера свадьба, сегодня поминки… А завтра что?
2
Генерал Улусов даже в невзрачном штатском костюмчике выглядел очень солидно. Его выдавала походка, выправка, манера держаться и очень умный, проницательный взгляд. Как он ни старался, но на
