за идею?
Леонора оглядела обоих, встала и, не дожидаясь ответа, вышла из комнаты.
— Женщины мудрее нас, Джованни, и порой гораздо дальновиднее.
— Знаю, именно потому и хочу поведать людям о Матери. О ее любви, нравственных устоях, о ее постепенном исчезновении и причинах, его определивших. Войны и злоупотребления начались, когда Бога создал мужчина по своему образу и подобию. Я хочу дать человечеству надежду. И дать ее может только женщина, только женское начало.
~~~
С первыми лучами зари по улицам и переулкам Рима начали двигаться вереницы богомольцев. Они шли молча, парами или группами, чтобы добраться до ближайшей церкви, когда начнут открывать двери. Во всех капеллах и базиликах статуи Христа сняли с пьедесталов и установили на носилки, приготовив к торжественному шествию. Специально выбранные люди взяли их на плечи и понесли. Впереди шли распорядители процессии, за ними монахи, священники и монахини, а потом уже верующие. Перед статуей Христа священники в белых облачениях нараспев читали благодарственные молитвы.
По окончании процессии народ разошелся по домам. Те, кто мог, подкрепились жареными потрошками, колбасой или на худой конец освященным крутым яичком. В полдень зазвонили колокола и возвестили, что Воскресение свершилось. Празднично одетые люди снова вышли из домов, на этот раз к торжественной мессе. Каждый обязан был причаститься тела Христова. Пропустить эту церемонию не дозволялось. Ослушника могли обвинить в смертном грехе, достойном вечной муки в аду. На каждом углу стояли папские гвардейцы и следили, чтобы подобных нарушений не было.
Однако для того, чтобы просто соблюдать общественный порядок, их число было слишком велико. Ферруччо оказался прав. В Риме многое изменилось. Джованни пришлось идти очень медленно, потому что под руку с ним шла престарелая служанка. На этом категорически настоял де Мола.
— Я не могу запретить тебе встретиться с Маргеритой. Думаю, вы друг друга найдете. Но возьми с собой служанку. Уважаемый человек, идущий в церковь на Пасху в одиночестве, выглядит странно, если не подозрительно. Вдвоем вы не так будете бросаться в глаза.
Старушку умыли и одели в нарядное платье, соответствующее ее возрасту. Ей велели во всем слушаться Джованни. Для нее он был торговцем, другом Ферруччо, но для всех остальных — ее сыном.
Наступило третье воскресенье апреля. Третьим по счету храмом от базилики Святого Петра была церковь Сассии, где они встречались в последний раз. Старушка тихо жаловалась на то, что Джованни идет слишком быстро, а у нее болит нога и жмут туфли. Граф, который не мог шагать так медленно, покрепче взял ее под руку, но ходу не сбавил.
Однако возле маленькой пристани у Травертинских ворот, перед внушительным палаццо Сальвьяти их остановил людской поток, возбужденно стремившийся протолкаться к парапету. Джованни усадил свою спутницу и подошел поближе. Его чуть не задавила телега, которую тащили двое крепких возничих. В ней сидели три женщины. Их лица закрывали капюшоны. За телегой шагали люди при оружии. Солдат на лошади пытался отогнать толпу ударами хлыста.
Джованни протиснулся вперед, перевесился через парапет и в конце крутого откоса, спускавшегося к пристани, увидел три готовых костра. В Риме, в день Пасхи! Под издевательские крики толпы женщин выволокли из повозки и на плечах потащили к кострам. Подошел священник и указал на них крестом:
— Глядите! Дочери греха сейчас понесут заслуженную кару.
— Но что они сделали, скажите ради Бога? И потом, сегодня же…
— Молчи, не богохульствуй. Сразу видно, что ты иностранец. Ты что, не понимаешь? Это ведьмы. Они целовали зад сатаны!
Священник орал все громче, и его слова отдавались в ушах людей.
— Сейчас они отправятся в адское пламя и там утолят свою похоть! Горе вам, грешники! Опустите глаза! И благодарите нашего Папу за то, что он повелел закрыть им головы капюшонами! Их взгляд мог бы испепелить вас! На колени все, и ты тоже, иностранец! А сейчас все вы принесете пожертвования во искупление своих грехов, иначе будете расценены как сообщники этих злодеек!
Джованни пришлось вместе со всеми опуститься на колени и дожидаться, пока священник соберет дань. Раньше уйти он не мог. Когда они со служанкой уже шли по направлению к Борго, их настиг запах горелого мяса.
Он оставил служанку возле церкви Сассии, попросив ее никуда не уходить с широких ступеней перед входом. В нефе толпился народ, и Джованни пытался пройти через абсиды правых капелл. Ему самому надо было найти ее в толпе, потому что она могла не узнать его в новом облике, с черными волосами и бородой. Ища ее глазами, Пико спрашивал себя, изменится ли отношение Маргериты к нему, когда она увидит совсем не того человека, но сразу отогнал эту абсурдную мысль.
Время шло. Люди опускались на колени перед статуей Христа, дожидаясь причастия. Джованни застыл, подумав, что преломление хлеба и вкушение вина, обряд, призванный сделать людей братьями, превратился в акт ужасного жертвоприношения. Никакая мать не позволила бы пожрать свое дитя. На это способен только Бог военных отрядов, боев и Апокалипсиса. Тут он увидел, как священник благословляет пасхальные яйца, и улыбнулся. Это действо явно принадлежало только Матери. Со времен самых первых религиозных обрядов оно всегда представляло собой праздник плодородия и обновления природы.
Месса подходила к концу, и Джованни чувствовал себя потерянно. Народ начал расходиться, и он неосторожно встал в дверях, оглядывая каждую женщину. Ему на плечо легла чья-то рука, и он вздрогнул.
— Я не мог позволить тебе пойти одному. Я знаю, где она.
— Она жива?.. Что с ней?
— Жива, но известия о ней тебе не понравятся.
Двое мужчин шли за старой служанкой, которая брела медленно, перебирая четки.
— Я сегодня вышел пораньше и отправился в дом к Мариотто Медичи.
— Но зачем? Тебя ведь могли узнать.
— Там никто меня не знает, и потом, у них работает мой старый друг. Прости, Джованни, но я не мог поверить тому письму.
— Ну и?.. Что тебе удалось выяснить?
— В начале этого месяца Маргериту — неизвестно, с согласия или насильно, — увезли в монастырь Святого Сикста, монахини которого чтят святого Доминика. Мне сообщили, что ее увезли очень ранним утром, скорее всего, чтобы никто не увидел.
Джованни молчал, глядя в землю.
— Думаю, теперь вам встречаться будет трудно и очень опасно.
Граф Мирандола дал ему договорить. Он был погружен в свои мысли и едва расслышал последние слова Ферруччо.
— Письмо я получил в конце марта, значит, Маргерита писала его, еще будучи дома. Боже мой, Ферруччо!
Мимо неспешной рысью проехал отряд конников, наблюдавших за прохожими. За ними с криками бежала стайка оборванных ребятишек. Народ расступался, давая солдатам дорогу. Все понимали, что у каждого есть что скрывать от Божьих глаз, на худой конец — от людских. Под взглядами папских гвардейцев все боялись, что их вина выйдет наружу, обозначится на лице.
