комнате. На третий день, однако, ей надоело сидеть в четырех стенах, и она, собравшись с духом, отправилась вниз. Повар приготовил восхитительный ужин: сочную жареную перепелку и паштет из оленины. К счастью, графа снова не было в столовой, а то бы у нее кусок в горло не полез.
Его отсутствие дало Элизабет пищу для размышлений. Она думала о нем и сейчас, когда стояла на коленях на клумбе с черной свежей землей, погрузив в нее по запястье руки. Итак, граф избегает ее, точно так же, как и она его. То, что у него вдруг проснулась совесть, — хороший знак.
В таком случае, быть может, граф и в самом деле раскаивается в содеянном?
Николас сидел за письменным столом и писал письмо Сидни Бердсоллу. Это была уже четвертая попытка. Первые три листа валялись, смятые, в корзинке для мусора.
Перечитав последний вариант послания, Ник пришел к выводу, что его можно отсылать, хотя и сейчас был не вполне удовлетворен его содержанием. Он надеялся, что Сидни прочтет между строк его тревогу и очень тщательно отберет кандидатов на руку Элизабет. Сделать это необходимо как можно скорее. Поскольку Бэскомб твердо намерен заполучить Элизабет и, похоже, от своего не отступится, времени у них очень мало. Кроме того, Ник не собирался вверять счастье Элизабет в руки судьбы.
Присыпав текст послания песком, Ник подождал, пока высохнут чернила, после чего сложил письмо и запечатал его воском. Он отошлет его сегодня же — чем скорее он это сделает, тем лучше. Быть может, когда Элизабет уедет из его дома, он сумеет ее забыть.
Бог свидетель, больше ему не поможет ничто.
Элизабет сидела на скамейке орехового дерева в маленькой каменной часовне Рейвенуорт-Холла. Сквозь высокие окна с витражами, изображавшими сцены распятия, светило солнце, окрашивая часовню в сапфировые, розовые и золотистые тона. У окна стоял резной деревянный аналой, покрытый вышитой полотняной скатертью, на котором лежала древняя Библия с позолоченным обрезом.
Со времени приезда в Рейвенуорт-Холл Элизабет периодически захаживала в часовню. В свое первое посещение она увидела, что все кругом покрыто пылью и носит следы запустения. Однако уже на следующей неделе после своего приезда она обнаружила, что все в часовне сияет чистотой. Похоже, граф догадался, что Элизабет станет посещать это место, ведь не ехать же ей в Севеноукс, чтобы общаться с Господом.
То, что граф проявил такую предупредительность, немного удивило Элизабет, но еще больше она удивилась, когда обнаружила, что часовней больше никто не пользуется, потому что граф дал денег на постройку в деревне новой церкви. По окончании строительства слуги графа, а также его арендаторы и люди со всех окрестностей — до самого Тонбриджа — начали ходить к службе в новый храм. Элизабет приятно было думать, что Николас еще способен на такие поступки, значит, для Беспутного графа еще не все потеряно, он еще может стать на праведный путь.
Элизабет провела рукой по спинке скамьи, наслаждаясь ощущением отполированного дерева. С того момента как она впервые переступила порог часовни, эта тихая обитель действовала на нее успокаивающе. Но сейчас Элизабет и здесь не могла не думать о графе. Она скучала по нему так сильно, что у нее даже ныло сердце. Такого Элизабет от себя не ожидала.
Она не видела Уорринга с той самой ночи, когда застала его в объятиях публичной девки. С тех пор он каждый день уезжал из дома на рассвете и возвращался поздно ночью. Мерси это сильно беспокоило. Она не единожды озабоченно говорила Элизабет, что граф доведет себя до нервного истощения.
— Он работает день и ночь. И ведет себя как-то странно. То, что он отослал из дома своих друзей- пиявок, это хорошо, грязи, меньше, но теперь впал в другую крайность. Собирается замучить себя до смерти.
Элизабет чувствовала себя виновной в том, что происходит. Она понимала: граф таким образом пытается искупить свою вину. Тео Суон рассказал ей, что граф и другим знакомым отказал от дома. Даже Мириам Бичкрофт получила от ворот поворот.
У Элизабет появилась надежда. Что верно, то верно, Николас Уорринг совершил необдуманный поступок, но это случилось невольно, и со дня злосчастного происшествия старается загладить свою вину. Он совершил ошибку, но кто из нас безгрешен? И потом, какое она имеет право заставлять его страдать? Он уже достаточно настрадался в своей жизни, проведя целых семь лет в ссылке.
Стиснув руки, Элизабет склонила голову и попросила Господа, чтобы он вразумил ее, как поступить. Какие бы грехи Николас Уорринг ни совершил, она любит этого человека и по какой-то необъяснимой причине верит в него. Элизабет рассказала об этом Господу, и тот внял ее молитве.
Улыбнувшись впервые с того злополучного похода в розовую гостиную, Элизабет вышла из часовни и направилась к дому, твердо зная, что ей делать дальше.
Была почти полночь, когда Элизабет постучала в кабинет Николаса.
— Войдите, — послышался его голос.
Элизабет вошла. Граф сидел за столом, склонив голову над стопкой гроссбухов. Элизабет была поражена произошедшей в нем переменой. На лбу залегли глубокие морщины, под серебристо-голубыми глазами — синяки.
— Элизабет? — удивился граф и, со скрипом отодвинув стул, встал. — Вот уж не ожидал вас увидеть. Уже поздно. Я думал, вы спите.
— Я хотела бы с вами поговорить.
Высокая худощавая фигура застыла в напряженном ожидании. Николас так стиснул зубы, что на скулах заиграли желваки.
— Ну что ж, садитесь, — проговорил он и сухо спросил: — Что вам угодно?
Элизабет расправила юбку розовато-лилового шелкового платья, почувствовав внезапно, как ее обдало холодком.
— Я пришла сюда, потому что беспокоюсь за вас, милорд.
Рука графа дрогнула, и на листе бумаги расплылась большая синяя клякса.
— Вы обо мне беспокоитесь? Но почему, черт подери?
— Потому что вы слишком много работаете и, как мне говорили, практически не спите. Повар ваш пожаловался мне, что вы почти не притрагиваетесь к еде. И я пришла просить вас обратить внимание на свое здоровье.
Граф сунул ручку в чернильницу.
— Но почему? Какое вам дело до того, ем я или не ем, сплю или не сплю?
Элизабет взглянула ему прямо в глаза: в них полыхало отчаяние. Сердце ее сжалось.
— Мне кажется, милорд, что мне следует заботиться о вас, так же как вы заботитесь обо мне.
Граф плотно сжал губы, отчего вокруг рта у него собрались мелкие морщинки, а черты лица сделались более жесткими.
— Никудышный из меня вышел опекун, Элизабет, и мы с вами это хорошо знаем.
— Для вас эта роль непривычна. Нет ничего удивительного в том, что вы сделали ошибку.
Граф озадаченно взглянул на нее:
— Это больше, чем ошибка. Мое поведение было непростительно.
Элизабет улыбнулась:
— Если человек, совершивший ошибку, искренне в ней раскаивается, милорд, его можно простить.
Лицо Николаса дрогнуло. Он в упор посмотрел на Элизабет:
— Вы хотите сказать, что решили принять мои извинения?
