головой.
– Они намерены всегда поступать только рационально и благородно, а потому все их попытки изменить что-либо обречены на провал, – ответила Беатрис, выходя на тротуар.
– Я повторяю – надо опубликовать в газетах имена их любовниц, – включилась в разговор Франни Эксцельсиор, которая по поручению комитета проводила агитацию среди населения. Вьющиеся волосы Франни торчали у нее на голове, как проволока. – Или приковаться цепями к дверям их офисов, пока они не согласятся голосовать за суфражисток. Или промаршировать по Пятой авеню нагишом!
Беатрис рассмеялась. Обнимая одной рукой Франни, она заметила Сьюзан Энтони, спускавшуюся по ступеням. Группа почтенных активисток движения окружала свою седую, худую как жердь руководительницу.
– Большинство членов комитета и не представляет, против чего они выступают, – с разочарованием проговорила Беатрис. – Но Сьюзан-то должна понимать. После всех этих лет!
Прошло уже больше сорока лет с момента образования ассоциации – и что могли предъявить защитники прав женщин? Результатом их усилий были усталость, слезы и нарушенные обещания. Удивительно, что старшие члены движения, такие, как Сьюзан Энтони и Элизабет Кэди Стэнтон, после всех разочарований еше не потеряли желания продолжать борьбу. Нелегко признавать, что все мужчины имеют свою цену и руководствуются только собственными интересами. Ей самой долго не хотелось в это верить.
До того как выйти замуж за богача Мерсера фон Фюрстенберга, Беатрис совершенно не знала мужчин. Воспитывала ее гувернантка, а потом девушку передали в руки мужа, как ценное имущество, так что сформировать собственные представления о жизни ей было некогда.
В день свадьбы Беатрис исполнилось семнадцать, и первый год замужней жизни она была не более чем диковинка, экзотическая штучка в доме супруга. Ее стареющий муж по большей части не замечал свою молодую жену и не имел представления, как с ней обращаться. Ведение домашнего хозяйства было налажено, как первоклассные часы, и не нуждалось в ее вмешательстве. Слуг нельзя было назвать жестокими или невнимательными – они просто не думали о ней как о ком-то, с кем надо считаться. И в этом они следовали примеру своего хозяина, который относился к ней как к милой вещичке, способной доставлять чисто эстетическое удовольствие, когда при случае берешь ее с полки.
Вскоре Беатрис выяснила, что все внимание мужа занимал его бизнес. Слияние компаний, поглощение или покупка одной компанией другой, заключение сделок, конкуренция и попытки обойти законодательство – вот что заставляло его старое сердце биться быстрее. Только когда она заинтересовалась его делами, Мерсер фон Фюрстенберг начал испытывать к ней иные чувства, отличавшиеся от прежних неловких и непылких моментов близости. Постепенно она становилась скорее его ученицей, чем женой. А после того, как Беатрис заработала свою первую тысячу на переводе акций, муж стал регулярно обедать с ней вдвоем и представил ее своим скептически настроенным партнерам.
За семь лет брака она научилась прекрасно разбираться как в бизнесе, так и в мужском характере. Теперь Беатрис понимала, что движет мужчинами, понимала их образ мыслей и почему они относятся к женщинам с таким пренебрежением. И еще она поняла, что если представительницы суфражистского движения не намерены еще лет семьдесят ждать доступа к урнам для голосования, то им необходимо менять тактику.
Что требовалось движению, так это несколько «карманных» политиков, то есть мужчин, которые будут действовать по принципу «ты – мне, я – тебе» и для достижения своих целей станут поддерживать суфражисток. А что требовалось исполнительному комитету – так это демонстрация того, как приобрести силу и влияние. Она поудобнее устроилась на сиденье кареты и продолжала размышлять. Им нужен «карманный» политик? Так что же? Беатрис купит им его!
Она была настолько поглощена своими мыслями, что не сразу сообразила, что карета затормозила и стоит уже несколько секунд. Выглянув в окошко, Беатрис ничего не увидела в темноте. В этом не было ничего необычного. Главные улицы города решили освещать электричеством, а пока они часто оставались вообще без освещения. Снаружи раздался глухой стук, и карета тяжело накренилась, как будто Рукарт, ее кучер-немец, решил спрыгнуть на землю. Через мгновение раздались голоса, и Беатрис прислушалась, пытаясь разобрать, о чем идет речь. В обмене репликами могучий тевтонский бас Рукарта не участвовал. Она снова прижалась лбом к оконному стеклу. Рядом с лошадьми вертелись какие-то фигуры. Нахмурившись, Беатрис откинулась на спинку сиденья. В чем все-таки дело?
Привычка всегда контролировать ситуацию заставила ее решительно распахнуть дверцу кареты. Двое застигнутых врасплох мужчин едва успели отскочить. Они были ошеломлены не меньше ее.
– Что тут происходит? – Беатрис мельком оглядела их – крепко сбитые, в простой одежде... ничего примечательного или опасного.
– Ничего, мэм. – Ответивший получил от второго локтем под ребра, и прббурчал: – Но этот же еще не пришел.
– Где мой кучер?
– Э-э-э...
– Ну, он... это...
Парочка обеспокоенно переглянулась. Беатрис, держась за дверцу, выглянула из кареты и обнаружила Рукарта под забором.
– Да что же это такое? – Беатрис снова взглянула на молодчиков, начиная осознавать, что ей грозит какая-то опасность. Она позвала Рукарта, но тот не откликнулся. – Что вы с ним сделали?
– Ему не больно, – ответил один из нападавших, исподлобья глядя на нее сердитыми глазами.
– Отдавайте ваши дра-го-ценности, мэм, – протягивая руку, потребовал другой. – И вам тоже не будет больно.
– Отстаньте от меня! – приказала Беатрис. Она попыталась выйти из кареты с другой стороны и обнаружила, что дверца не открывается. Ее экипаж задержали, возницу оглушили, а ее... захватили!
– Мы же сказали: отдавайте ценности, и... и...
– Мы не шутим, – закончил второй за первого, обеспокоенно глядя в конец аллеи, куда достигал свет, зажегшийся наконец на главной улице. Их в любой момент могли обнаружить. – Лучше все сами отдайте, мэм.
