стиральной машинки и любую другую встречу с поднятием больших пальцев можно считать свиданием.
И это, третье, свидание не обходится без проблем, ибо она предупредила Джереми, что не собирается за себя платить, и он ведет ее в кегельбан, где вынуждает платить за прокат спортивной обуви. Джереми объясняет, что кеды для боулинга — это предмет одежды и уж конечно не стоит надеяться, что он станет оплачивать то, в чем она явилась на свидание. Если бы его логический ум был применим к астрофизике, а не к прокату кедов, Джереми уже давно бы стал большой шишкой в НАСА.
Он таки раскошеливается на ужин и несколько игр, хотя и оплачивает все с помощью выстриженных из газеты купонов на скидки. В конце концов, Мирабель предлагает ему на случай будущих свиданий взять ее телефон и позвонить ей, чтобы они могли развлечься бесплатно. Мирабель понимает и не заостряет на этом внимание, что бесплатное времяпрепровождение подразумевает беседу. Сидение в темном кинозале решительно никакой беседы не требует, бесплатное же свидание, например, прогулка в вечерней сутолоке бульвара Голливуд, потребует комментариев, болтовни, наблюдательности, а то и остроумия. Она же опасается, что поскольку они обменялись едва ли парой десятков слов, эти бесплатные свидания обернутся кошмаром. И все-таки она не против с ним встречаться, пока не подвернется что-нибудь менее кошмарное.
Влечение Джереми к Мирабель проистекает и ее мимолетного сходства с девушкой которую он любил в пред-отроческие годы. Эта девушка — Олив Ойл, подружка мультяшного морячка Попая, от которой Джереми обмирал, разглядывая взятые взаймы допотопные дядюшкины комиксы. И впрямь сходство с Мирабель имеется, но только после того как на него укажут. Нельзя войдя в комнату, впервые увидеть Мирабель и подумать «Олив Ойл». Однако, как только идея предложена, на нее откликаешься долгим медленным «аааа… да». Длинное тонкое тело, темные маленькие глазки и маленький красный рот. И одевается она, как Олив Ойл, в одежду простого кроя, без всяких девчачьих рюшечек — и ведет она себя, как мисс Ойл, чуть развинченно. У Олив Ойл нет грудей, у Мирабель они есть, но ее поза, сведенные плечи, одежда, которая не подчеркивает ее изгибов, создают впечатление, что она плоская. Все это нисколько не умаляет ее привлекательности. Мирабель девушка привлекательная, просто она не самая первая, на кого падает взгляд, и не вторая. Но для Джереми самая потрясающая общая черта у нее и Олив Ойл — прозрачная кожа. Своей бледностью эта кожа напоминает кожу героини комиксов, которая на самом деле была просто кремовой незакрашенной бумагой.
Мыслительный процесс у Джереми очень хилый — в результате этот парень, в конце концов, счастливо делает именно то, чего ему и хотелось. Он никогда не осложняет желание излишними размышлениями, в отличие от Мирабель, которая накручивает вокруг всякой мысли такой кокон, что та теряет подвижность. Его мировоззрение обеспечивает ему нормальное давление и выметает холестерин из его широких, как автобаны, артерий. Все знают — Джереми доживет до девяноста, хотя и напрашивается вопрос: «Чего ради?»
Джереми и Мирабель отделены друг от друга миллионами миль безвоздушного пространства. Он засыпает в блаженном невежестве. Она, тонко одурманенная своими препаратами, блуждает в пространстве и времени бессознательного, пока ее не одолеет сон. Он видит только то, что у него перед глазами; ей внятно каждое внешнее впечатление, вскользь промелькнувшее по ее мягкой хрупкой душе. Исчерпывающий и непреложный факт: на данном этапе их жизней, единственное, что у них есть общего, — это прачечная.
Пятница Мирабель
Она стоит над перчаточным прилавком и со своей глухой заставы смотрит вдаль, туда, где за холлом виднеется отдел от-кутюр. В обратном ракурсе, если кутюрной девице не лень на нее взглянуть, Мирабель выглядит как щенок, стоящий на задних лапках, а коричневые точки глаз на фарфоровом блюдце лица делают ее весьма симпатичной и приметной. Но что толку, по крайней мере — сегодня? Ибо на эту пятницу выпал, как она его называет, день мертвых, день, когда по некоторой причине — обычно из-за приближения какого-нибудь светского мероприятия в Беверли-Хиллз — кутюрный отдел заполняется женщинами, которые вряд ли заметят стройную девушку на другом конце их священного холла. Это Жены Важных Мужей.
Метаморфоза, которой больше всего желают жены важных мужей, — стать важными самим по себе. Сия почесть достигается повелительностью ко всем и каждому и характеризуется манией расточительства. Не будь расточительства, в неделе образовалось бы от тридцати до шестидесяти лишних часов, а куда их девать? И тут ведь не только расточительство как таковое, тут еще и организация, и планирование расточительства. Кадровая политика и целеположение расточительства, и психологическая потребность в том, чтобы муж гордился расточительством жены. Диапазон расточительства простирается от одежды и украшений до мебели и светильников, от посуды и столовых приборов, до семян из каталога и каминных дров. Иногда, ради развлечения, можно расточать экономно. Разумеется, экономное расточительство служит не сбережению денег, а развитию этических навыков.
Рука об руку с желанием расточать идет желание контролировать свое отражение в зеркале. Носы урезаются до форм, неведомых природе, волосы взбиваются воздухом и окрашиваются в цвет металлизированной меренги, а лица стягиваются в посмертные маски. Вариации изменений бесконечны, пока дело не доходит до грудей. Груди делаются только крупнее — а заодно и уродливей, — но несуразность двух шаров для боулинга на гладильной доске решительно никого, похоже, не заботит. Юноши из Беверли- Хиллз, ищущие девушек, похожих на их пластически модифицированных мамаш, уныло и неприкаянно глядят на море двадцатипятилетних женщин естественного вида.
Сегодня, когда Мирабель гипнотически таращится на этих туземных женщин, у нее возникает единственная внятная мысль: до чего же это не похоже на Вермонт. Потом, от безделья, которым она томится ежедневно на работе, она перемещает свой вес на другую ногу. Она почесывает локоть. Она шевелит пальцами ног, потом поворачивает ступню, чтобы размять лодыжку. Щелчком перемещает скрепку на насколько дюймов по стеклянной крышке прилавка. Проводит языком по внутренней стороне зубов. Приближаются шаги. Ее автоматическая реакция — подтянуться и выглядеть, как бдительная боевая единица «нимановской» команды, ибо шаги могу означать
В тот день появляется еще несколько праздносмотрящих — они подчеркивают скуку, подобно каплям воды в китайской пытке. Шесть часов, и она спускается по лестнице — лифт в час закрытия может быть забит — на первый этаж. Несколько клиенток зависли в парфюмерии, несколько в косметике — на удивление немноголюдно для пятницы. Мирабель думает о том, что девушки в этих отделах явно злоупотребляют собственным товаром, особенно губной помадой. Их склонность к жирно нанесенному цвету бургундского делает их похожими на отчлененные губы а-ля Мэн Рэй[1], плавающие среди ландшафта коробок с духами.
Шесть пятнадцать, и по дороге домой на бульваре Голливуд — тьма-тьмущая. Моросит дождь и транспорт ползет, как грязь по желобу. На Мирабель дорожные очки, она обеими руками впивается в руль. Ведет машину она так, как ходит, — со слишком прямой спиной. По очкам она вылитая библиотекарша — тех времен, когда библиотеки еще не перенесли на CD-ROMы, — а «тойота»-пикап 89-го года, которой она правит, указывает, кстати, и на библиотекарскую зарплату. Дождик шлепает по крыше, и Гаррисон
