не создан для этого.
Марис заметила, как у него дрожат руки.
— Не волнуйся, Колль. Все будет в порядке. На самом деле всем поначалу страшновато. И мне тоже… — Она солгала, чтобы успокоить брата.
— Но это несправедливо! — захныкал Колль. — Я хочу петь. А если меня заставят летать, я не смогу научиться петь, как поет Баррион. Зачем мне крылья? Марис, почему не тебе, раз ты так хочешь летать? Почему?
Марис, сама чуть не плача, смотрела на брата затуманенным взглядом и не находила ответа ни для него, ни для себя.
— Не знаю, малыш. Так было всегда, и, наверно, так должно быть…
Они долго сидели при свете свечи напротив друг друга, беспомощные и униженные. Говорили и говорили все об одном и том же. Два человека, пойманные в сети традиций, что были гораздо старше их обоих. Традиций, смысл которых они не могли понять…
Они разошлись уже под утро, так ничего и не решив. Оставшись одна, Марис с новой силой ощутила потерю, негодование, стыд. Она плакала, засыпая, и во сне снова увидела фиолетовое штормовое небо, в которое ей никогда больше не подняться.
Неделя, казалось, тянулась вечно.
Десятки раз за эти бесконечные дни Марис приходила на прыжковую скалу. Стояла беспомощно на самой вершине, держа руки в карманах, наблюдая за морем. Внизу проплывали рыбачьи лодки, кружили чайки, а как-то раз она заметила далеко-далеко стаю охотящихся серых морских кошек. И хотя внезапное сокращение ее горизонтов только сильнее растравляло душу, она продолжала приходить сюда, страстно желая единения с ветром. Но ветер лишь трепал ее волосы и уносился прочь.
Однажды она заметила, что за ней издали наблюдает Колль, но позже никто из них не обмолвился об этом.
Крылья хранились у Расса, поскольку они всегда принадлежали ему и будут принадлежать до тех пор, пока их не примет Колль. Когда Малому Эмберли требовался летатель, поручения выполнял Корм, живший в другом конце острова, или Шалли, которая летала в морском дозоре еще в те времена, когда Марис только- только осваивала крылья. Так что на острове осталось всего два летателя, пока Колль не получил полагающиеся ему по рождению крылья.
Отношение Расса к Марис тоже переменилось. Порой он сердился на нее, когда заставал в глубоких раздумьях, порой садился рядом, обнимал здоровой рукой и горевал вместе с ней. Он никак не мог найти золотую середину и поэтому начал избегать ее, отдавая все свободное время Коллю, с радостью и энтузиазмом готовя его к получению крыльев. Колль, будучи послушным сыном, в свою очередь старался отвечать ему тем же, но Марис знала, что он часто уходил куда-то с гитарой и подолгу пропадал в одиночестве.
За день да вступления Колля в Возраст Марис сидела, свесив ноги, на краю скалы и наблюдала за Шалли, выписывающей серебряные круги на фоне яркого неба. Шалли объяснила, что высматривает морских кошек для рыбаков, но Марис достаточно долго была летателем сама и прекрасно знала, что заставляет ее кружить там. Просто летать — это счастье. Даже отсюда Марис чувствовала далекое эхо ее радостного полета, и, когда полоска серебра на миг вспыхивала на солнце при очередном развороте, что-то так же радостно взмывало у нее внутри.
«Неужели все кончилось? — спрашивала она себя. — Не может быть. Ведь я помню, как с этой радости все начиналось».
Она действительно все помнила. Иногда ей казалось, что она полюбила небо еще до того, как научилась ходить. Хотя вряд ли. Во всяком случае, ее мать — ее родная мать — говорила, что это не так. Марис хорошо помнила скалу, куда она взбиралась почти каждую неделю и в четыре года, и в пять, и в шесть… Там она проводила буквально целые дни, встречая и провожая летателей, и мать всегда очень сердилась, когда заставала, ее на верхней площадке.
— У тебя никогда не будет крыльев, Марис, — воспитывала она дочь после непременного наказания. — И нечего тратить время на пустые мечты. Я не хочу, чтобы из моей дочери вырос еще один Дурачок — Деревянные Крылья.
Старую сказку про Деревянные Крылья мать рассказывала каждый раз заново, когда заставала Марис на скале, — сказку про сына плотника, который хотел летать. В их семье никогда не было летателей, но он никого не слушал и хотел только одного — неба. Сделал себе в мастерской отца крылья — большие, широкие, из точеного, отполированного дерева. И все восхищались их красотой, все, кроме летателей. Те только молча покачивали головами. Когда Деревянные Крылья взобрался на прыжковую скалу, летатели поднялись в воздух и, ожидая его, стали бесшумно кружить рядом. Деревянные Крылья разбежался, прыгнул… и, кувыркаясь, полетел вниз, навстречу смерти.
— А мораль в том, — всегда добавляла мать, — что не надо браться не за свое дело.
Но так ли это? Пока Марис была маленькая, этот вопрос мало ее волновал; она вообще выкинула из головы все россказни о Деревянных Крыльях. Когда же она подросла, притча стала восприниматься в ином свете, и Марис утвердилась в мысли, что матери просто не доступна жажда неба. Деревянные Крылья победил, потому что все-таки полетел, хотя и заплатил за это своей жизнью. И погиб он, как погибают летатели. А они пришли к скале не посмеяться над ним и не отговаривать — они его понимали и хотели сопровождать, потому что он новичок в небе. Бескрылые же смеялись над героем сказки, его имя стало синонимом дурачка. Но ни один летатель не может слушать эту историю без волнения.
Марис в задумчивости сидела на холодном камне, глядя на виражи Шалли, Стоит ли отдавать жизнь за мгновение полета? Мгновение мечты, а потом смерть… А она сама? Столько лет в штормовых ветрах, а теперь вся жизнь без неба?..
Когда Расс впервые обратил на нее внимание, Марис была самым счастливым ребенком на свете. Когда через несколько лет он принял ее в дочери и научил покорять небо, Марис казалось, что это волшебный сон. Ее родной отец к тому времени погиб в море: сбился с обычного курса во время шторма, и на его лодку напала разъяренная сцилла. Поэтому мать приняла предложение Расса с радостью, как избавление. И для Марис началась новая жизнь. Жизнь на крыльях! Все ее сказочные мечты превратились в действительность. «Деревянные Крылья был прав, — думала она. — Надо только мечтать и очень сильно хотеть, и тогда все придет».
Вера в чудеса покинула ее, когда она узнала, кому будут принадлежать крылья. Колль… Все вернулось к Коллю.
Отмахнувшись от тяжелых мыслей, Марис продолжала бездумно наблюдать за полетами.
Наступил последний день недели — день вступления Колля в Возраст.
Гостей собралось не много, хотя принимал сам Правитель — полноватый человек с добрым лицом, прятавшимся в огромной бороде, которая, как он надеялся, придает ему строгий вид. Он встречал всех у дверей, богато разодетый по случаю: драгоценные вышитые ткани, медные и бронзовые кольца и тяжелое ожерелье из настоящего кованого железа. Но приветствовал гостей он с искренней теплотой.
Для торжества был отведен большой зал с тесаными деревянными перекладинами под потолком, факелами вдоль стен, алым ковром под ногами. Стол ломился от яств: кива с Шотана и собственные вина Эмберли, сыры с Кульхолла, фрукты с Внешних Островов, большие чаши зеленого салата. Над огнем медленно поворачивался на вертеле жареный морской кот.
Друзья-островитяне окружили Колля. Слышались громкие поздравления. Некоторые пытались заговорить с Марис.
— У тебя брат летатель, какая ты счастливая!..
— Сама была летателем!..
Была, была, была… Ей хотелось плакать.
Летателей собралось достаточно, но страдания Марис от этого только усугублялись. Корм, как всегда изящный, просто излучал обаяние, рассказывая небылицы о дальних странах целой компании глядящих на него во все глаза девчонок с острова. В зажигательном танце Шалли просто не было равных. Прибыли летатели с других островов: Анни с Кульхолла, Джемис-младший, стареющий Хелмер, которому уже через
