Алана заметила это. И как прошлой ночью, она поймала себя на мысли, что его мягкое обращение производит на нее довольно сильное впечатление. Алана боялась признаться в этом самой себе.
Сердце ее отчаянно забилось, внезапно кровь прилила к щекам, и она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Ни один мужчина прежде не вызывал у нее таких чувств. Справившись с нахлынувшим волнением, она отругала себя за то, что так реагирует на появление Пэкстона. Ни прошлой ночью, ни тем более сейчас она не желала более думать о нем.
Отняв руку от ее лица, Пэкстон сказал:
— Благодарю вас, что показали мне сюда дорогу и позволили проститься с Гилбертом.
— С вашей стороны было очень мило, что вы помолились за него, — ответила она, превыше всего надеясь, что Пэкстон не обратил внимания на то, что с ней происходило минуту назад. — Я уверена, что он был бы счастлив узнать, сколь высокого вы о нем мнения. Гилберт несколько раз с большим уважением произносил при мне ваше имя, однако я так ничего и не знаю про вашу с ним дружбу, равно как и о том, как вы с ним познакомились. А мне очень бы хотелось узнать об этом, если, конечно, вам не трудно было бы рассказать.
Он прищелкнул языком.
— Не вполне уверен, что он упоминал обо мне «с большим уважением», поскольку мы с ним все время боролись за первенство во всем. Но если оставить наше соперничество в стороне, то во всем остальном мы и вправду были друзьями.
Что же касается обстоятельств нашего знакомства, то мы с Гилбертом служили пажами, затем оба сделались оруженосцами в замке Варавиля, в Нормандии. Именно там мы обучались ратному мастерству, служа одновременно отцу и его сыну. Впоследствии мы сделались оруженосцами разных рыцарей, и только затем каждый из нас заработал свои собственные золотые шпоры.
В последний раз мне довелось встретиться с Гилбертом пять лет назад, когда по делам службы я был вызван в Кембриджский замок, это к северу от Дерби, в Англии. Я виделся с Гилбертом в Честере, где он служил тогда под командованием эрла Ранульфа. Я был рад, что мой друг счастлив и что дела у него идут нормально. — Пэкстон опустил голову. — Ну, а теперь я желал бы узнать и вашу историю. Каким образом вы повстречались с Гилбертом?
— Я находилась в замке, когда он с людьми прибыл сюда.
Пэкстон вздернул от удивления бровь, на лице его выразилось очевидное недоверие.
— То есть?! Не хотите ли вы сказать, что захватили принадлежащий Генриху замок?!
— Тогда Генрих еще не был королем. А Англией правил в те времена Стефан. Эта земля принадлежала моему отцу. Но в результате конфликта, сперва между Стефаном и Матильдой, затем между Стефаном и Генрихом, эта крепость на долгое время оказалась покинутой. Однако вместо того, чтобы вовсе ее уничтожить, мы решили поселиться тут. А когда мой отец умер, все это перешло ко мне по наследству.
— Я и говорю, что вы захватили замок Генриха.
Алану его слова рассердили.
— Как же это я могла захватить у него замок, который принадлежал именно мне?! Все вы такие, нормандцы: невежественные и охочие до чужого добра. Вам вечно мало того, что у вас есть, — вечно подавай вам еще и еще. Неужели вам никогда не приходило в голову, что на этих землях вас никто не ждет?!
— Отчего же, конечно, приходило. Но, тем не менее мы здесь, и мы намерены здесь остаться.
Алана поймала себя на мысли, что они, как боевые петухи, сошлись нос к носу. И поскольку для нее это была не самая благоприятная позиция, женщина сделала шаг назад. Гнев ее, однако, не улетучился.
— В один прекрасный день все попытки Генриха отхватить тут себе территории закончатся полным поражением. И всех вас тогда как ветром отсюда сдует. Но весь этот разговор лучше бы оставить. Ибо не ваш король, а эрл Ранульф послал Гилберта сюда, именно Ранульф считал своими эти земли. И, подобно Гилберту, он нынче также покоится в земле.
— Что, собственно, возвращает нас к разговору о Гилберте, — сказал Пэкстон. — Поскольку наследник Ранульфа Хью, граф Честерский, еще совсем ребенок, ему десять лет и потому он не в состоянии защитить свои владения силой оружия или силой своего ума, — именно поэтому Генрих взял на себя все тяготы по распоряжению тем, что принадлежит Хью. Именно поэтому я и нахожусь здесь.
На это Алане нечего было сказать. Граф Хью был шестилетним ребенком, когда умер его отец — отравленный, как рассказывали, Уильямом Певерилом, который не стерпел того, что его земли указом короля Генриха были отписаны Ранульфу.
Когда же весть о смерти Ранульфа сделалась общим достоянием, Гилберт был взволнован возможным восстанием жителей Уэльса, которые, чего доброго, могли напасть и на его замок. Граф Хью по малолетству был не в состоянии принять на себя общее командование, да и Генрих еще к тому времени не взошел на английский трон. Что же касается власти короля Стефана, то она в Уэльсе практически не чувствовалась.
В конце концов, выяснилось, что Гилберт беспокоился напрасно, потому что никаких беспорядков не произошло. Однако многие жители северной части Уэльса все-таки сделались свидетелями насильственных акций, когда Овэйн Гвинедд начал кампанию за освобождение своей родины от нормандцев.
— Что, вам, как я вижу, и ответить нечего? — осведомился Пэкстон после того, как молчание Аланы очень уж затянулось.
Алана встретилась с ним взглядом.
— Нечего. Все так, как вы говорите: замок принадлежит Генриху.
Сама она, конечно, так не думала и ответила подобным образом лишь для того, чтобы Пэкстон успокоился. Она решила не показывать своего недовольства. Ведь чем больше распространялась Алана на тему о том, кому принадлежат эти земли, тем более подозрительным становился Пэкстон. И потому она сочла за благо демонстрировать послушание и покорность. Так было лучше.
Пока длилось молчание, Алана и Пэкстон немного успокоились. Суровое лицо Пэкстона озарилось приятной улыбкой. Он явно радовался, что в словесной перепалке сумел-таки одержать верх.
Повернувшись, Алана зашагала прочь от могилы Гилберта. Пэкстон двинулся следом. Возле мощного старого дуба она обернулась и посмотрела на Пэкстона.
Он тоже пристально посмотрел на нее, затем — как если бы между ними не было никакого спора — ровным голосом спросил:
— Лланголлен — это не на юг ли отсюда? Он ведь на берегу реки, так?
— Именно.
— И сколько же миль до тех краев?
Она прислонилась спиной к стволу дуба, почувствовав легкое покалывание шершавой коры.
— Десять миль. А до Честера тоже немногим больше десяти миль — но на восток.
— Раз Лланголлен — место, где вы родились, как же тогда ваш отец мог утверждать, что эта земля принадлежит ему?
«Тоже хитрый вопрос», — подумала Алана. Ей было не так просто на него ответить. Вообще она с удовольствием бы выбросила из памяти все события, последовавшие за смертью Дэффида-ап-Синнана, всю разгоревшуюся тогда борьбу.
— В этих краях моя семья жила с незапамятных времен, не одно столетие, — ответила она. — Когда умер дедушка, мой отец получил наследство.
Она сочла за благо не рассказывать Пэкстону, что после смерти Дэффида два его сына не на жизнь, а на смерть столкнулись в борьбе за наследство. Роди, старший, и его родной брат — отец Аланы, который и оказался в итоге победителем, но победа досталась ему дорогой ценой — он заплатил за нее жизнью брата Хивеля. Если о каких-то событиях из прошлого Алана и хотела навсегда позабыть, так эта история была одной из таких. Хорошо еще, что ее кузен Гвенифер не гаил против нее злобы, — уже за одно это Алана благодарила судьбу.
— А что вынудило вас задать этот вопрос? — поинтересовалась Алана.
Он пожал плечами.
— Ваше имя и это место настолько несовместимы, что я просто захотел узнать. Считайте это любопытством. — Он сделал паузу. — Ваша мать, насколько я слышал, также умерла?
— Да. Она умерла, когда мне было лишь восемь лет. Отец умер, когда мне исполнилось четырнадцать. У
