внимательнейшим образом исследовал находку.
Пэкстон резко вскочил.
Саламандра?!
Он смотрел и не мог поверить глазам.
У вышитого животного недоставало хвоста и головы, однако выгнутое тельце и исходящие языки пламени сохранились прекрасно. Действительно, вышивка представляла собой часть саламандры. А это значило, что кусок материи некогда принадлежал Гилберту, потому как именно у Гилберта эмблемой была саламандра, изображение которой он носил на тунике и на боевом вымпеле.
Пэкстон внимательно рассмотрел дырки. Похоже, то были отверстия, оставленные лезвием кинжала. Он внимательно осмотрел края. Кровь. Это была кровь.
Выругавшись, Пэкстон вскочил с постели. Мысли его смешались: он верил и не мог поверить.
Быть того не может!
Он не доверился своей интуиции, напрочь позабыл про осторожность и поверил Алане. И все это из-за того, что он очень уж хотел ее. Потерял голову и влюбился.
Но теперь у него в руке было явное доказательство ее вины. Неровный кусок шерстяной ткани с обоженными краями и разводами грязи и крови; разрывы на ткани, равно как и красноречивая эмблема — все это вместе взятое делало картину вполне ясной. Перед ним была часть туники, в которую Гилберт был одет в день своей гибели.
Пэкстон услышал, как отодвинулась щеколда на двери. Прищурившись, он поднял голову. Запыхавшаяся, с горящими щеками, улыбающаяся, Алана торопливо вошла в спальню.
— Извини, что я задержалась, — сказала она, закрывая за собой дверь. — Одна из здешних женщин серьезно порезала палец на руке. Мэдок и я, мы должны были помочь, иначе она потеряла бы много крови.
Пэкстон в упор смотрел на нее. Алана говорила и одновременно снимала с себя блио. Должен ли он позволить ей раздеться? Может ли он швырнуть ее на постель и овладеть ею со всей силой клокотавшей в его груди ненависти? Тем более что это будет в последний раз?
— Погоди! — резким голосом приказал он. Готовившаяся стянуть одежду через голову Алана от его окрика замерла и недоуменно уставилась на него.
— В чем дело? — поинтересовалась она, выпуская из рук край одежды. — Что случилось?
Он показал ей клок шерстяной туники. Тряпка дрожала у него в руке.
— Вот что случилось!
Она еще больше смутилась, и возле бровей обозначились морщины.
— А что это?
— Подойди и посмотри, жена.
Алана рассматривала его находку, а он внимательно рассматривал жену. Через несколько секунд ее руки задрожали, а лицо побледнело. Она посмотрела на Пэкстона.
В ее глазах можно было прочесть всю правду, и тем не менее он хотел услышать все от нее самой.
— Гилберт ведь не утонул, так? Не утонул, а умер от кинжала?
Слезы навернулись ей на глаза, однако они не могли сейчас разжалобить Пэкстона. Алана молчала, и тогда он схватил ее за плечи и принялся отчаянно трясти. Голос его гремел, заполняя собой все пространство спальни:
— Отвечай мне, женщина! Это ведь следы кинжала, так?
Алана всхлипнула, и почти как новый всхлип прозвучал ее робкий ответ:
Тело Пэкстона напряглось.
— Кто убил его?
Она взглянула на него спокойным твердым взглядом.
— Я его убила.
Глава 19
— Врешь!
Слово как клинок пронзило Алану, а Пэкстон вновь принялся трясти ее за плечи. Губы его дрожали, готовые произнести еще множество слов, но ни единый звук не был произнесен вслух. Испуганная его гневом, Алана попыталась оттолкнуть Пэкстона.
— Я же сказала, что я убила Гилберта. Разве не это ты хотел знать?
— Мне нужна правда.
— Это и есть правда, — повторила Алана.
— Тебе едва ли удалось бы нанести Гилберту столько ран. Ты и одного удара кинжалом не сумела бы сделать. Он был сильнее тебя, да и ростом выше. Кроме того, он был рыцарем, опытным бойцом. А теперь говори, кто убил его и почему.
Алана понимала, что он хочет знать. Но пусть бы даже он избил ее сейчас до бесчувствия, она никого не выдаст.
— Я убила Гилберта, — повторила она.
Грозно простонав, он оттолкнул ее. Алана вынуждена была сделать два шага назад. Наблюдая за Пэк- стоном, она увидела, как он, чувствуя свое бессилие, запустил пятерню в волосы. После паузы он вновь принялся пытать ее:
— Ведь наверняка Рис и твои кузены убили его, разве не так?
— Не так.
— Черт побери, женщина! Почему ты покрываешь их?!
Потому что они защищали меня!
И хотя эти слова пронеслись у нее в голове, она не произнесла их вслух. Пусть даже Рис и отказался от нее, она не допустит, чтобы он или его сыновья пострадали от Генриха. Это была только ее ошибка. Если бы она не вышла замуж за Гилберта, наивно полагая, что сумеет таким образом защитить свое наследство, ничего бы не произошло. А если уж во имя справедливости необходимо, чтобы за ушедшую жизнь кто-то заплатил, пусть же отнимут жизнь у нее, а не у кого-нибудь другого.
— Пэкстон, послушай же, это я убила Гилберта. И сделала это, потому что он пытался убить меня.
— Убить тебя? Но почему?
— Потому что он ненавидел меня.
— Нена…— Пэкстон замолчал и посмотрел на нее. — А ты в этом уверена?
— Он ненавидел меня, потому что только этим я могу объяснить его желание избавиться от меня. И это сущая правда.
Пэкстон внимательно посмотрел на нее. Опять губы его были плотно сжаты.
— Думаю, тебе лучше все самой рассказать, Алана. Расскажи все, что случилось в день гибели Гилберта.
На нее нахлынули воспоминания: борьба… падение… Однако она заставила себя не думать об этом.
— Пожалуй, мне лучше начать с начала. Может, тогда ты сумеешь что-нибудь понять.
— Если хочешь, но только не молчи и рассказывай. У Пэкстона кончалось терпение, и Алана молила
Бога, чтобы ей удалось убедить мужа, что именно она, а не кто другой, убила Гилберта.
Внутри у нее все дрожало, но она заставила себя собраться, поглубже вздохнула и начала говорить, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и естественно.
— Когда я вышла за Гилберта, я его не любила. Думаю, что и он не любил меня. С моей стороны это был эгоистический поступок. Вся земля в округе была моим наследством.
А когда Гилберт прибыл сюда, я поняла, что мое наследство переходит к нему. И вот тогда мне пришла в голову мысль: если я выйду за него, то смогу передать все это своим детям, которые будут наполовину нормандцы, наполовину уэльсцы. Полагала, что все достанется только им, а они смогут передать эту землю своим детям, и так далее. А, кроме того, я думала, что после женитьбы на этой земле восстановятся мир и спокойствие.
И поначалу наши отношения были вполне любезными, даже дружелюбными. Но вскоре Гилберт начал замыкаться в себе, из-за всякой ерунды сердился на меня. Я никогда не могла объяснить почему. Что
