времени, особенно в наступательных операциях, как раз и выходит, что при такой очередности Адольфу нужно было не менее двух-трех лет от момента завершения экономической подготовки к войне, чтобы рискнуть на «великое столкновение с Россией». То есть не ранее 1942–1943 гг. (с изначальным прицелом вообще на 1943–1945 гг.).
600-тысячный вермахт образца 1936 г., который даже самую первую, так называемую мирную агрессию — реоккупацию Рейнской области — осуществлял в начале марта 1936 г. не то чтобы без боевых патронов, но и попросту с макетами винтовок, от семимиллионного вермахта образца 1941 г. отделяла двенадцатикратная дистанция. Дистанция, которую прежде всего необходимо было осознать, затем определить ее масштабы, потом разработать меры по ее преодолению и, наконец, еще и реально преодолеть ее. К тому же с невиданным не только для того времени, но и попросту за всю историю человечества военно-экономическим ростом — исходя из размеров дистанции, как минимум троекратным в год, чтобы поспеть к 22 июня 1941 г. При всей авантюристичности своих геополитических замыслов Гитлер тем не менее был жестким прагматиком и столь сложных планов ни перед собой, ни перед германским ВПК не ставил. Милитаризация Германии осуществлялась бурными темпами, однако отнюдь не в разы и уж тем более не троекратно в год. Из-за присущей Германии ограниченности в ресурсах экономическая подготовка рейха к войне стала буксовать едва ли не с самого начала. И это несмотря на то, что в результате реоккупации Рейнской области в состав рейха, точнее в экономический оборот рейха, вновь были вовлечены 80–85 % добычи германского каменного угля, 80 % производства железа и стали, ранее отобранных у Германии по условиям Версальского «мирного» договора 1919 г. Более того. Даже несмотря на гигантские средства, которые бросались на милитаризацию экономики.
И вдруг к 1 октября 1938 г. численность вермахта достигла уже 2 млн. 200 тыс. человек, хотя за девять месяцев до этого, т. е. на 1 января того же года, всего было 800 тыс. человек. Почти трехкратный рост. Причем в 1937 г. его численность возросла по сравнению с 1936 г. всего на 200 тысяч: с 600 до 800 тыс. человек. И вдруг, подчеркиваю, такой взрывной рост при столь серьезнейших экономических трудностях. К 23 августа 1939 г. в вермахте числилось уже 4 млн. 233 тыс. человек, а в ноябре того же года и вовсе был преодолен пятимиллионный рубеж! О невероятно возросшей оснащенности оружием, боевой техникой, различной амуницией, боеприпасами уж и не говорю. Ну а достигшая к 22 июня 1941 г. рубежа в 7 млн. 240 тыс. человек численность вермахта означала, что Гитлер поставил под ружье фактически 10 % своего тогдашнего мобилизационного ресурса.
Так вот и спрашивается, что это за чудеса такие творились в Третьем рейхе при тогдашних серьезнейших экономических трудностях? Особенно в начале этого мощного, взрывного рывка вперед. Ведь выходит, что всего за три года — 1936–1939 гг. — вермахт вырос в 7 раз, причем менее чем за два года, 1938–1939 гг., в 5 раз! А мощь военно-промышленного комплекса Германии при всех прикладывавшихся для этого усилиях всего лишь на несколько десятков процентов. Более того, уже весной 1938 г. на волоске от краха висела и финансовая программа милитаризации рейха, больше смахивавшая, правда, на глобальную финансовую аферу. Единственный, кто в рейхе по-настоящему соображал в экономике и финансах, выдающийся финансовый гроссмейстер XX века Яльмар Шахт, из-за острых разногласий с фюрером и вовсе вскоре оказался не удел!
Как же так? Что за этим стоит? По мановению какой волшебной палочки это произошло при таких-то, подчеркиваю, экономических трудностях рейха? В чьих руках она находилась, и кто ею дирижировал? Кто, в конце-то концов, оказался тем самым воистину гениально ловким кудесником, что сотворил это мерзкое чудо на горе всему миру? Германский историк Г.-А. Якобсен ещё в конце 1950-х гг. указывал:
«…Необходимо разрушить одну все еще распространенную легенду: германское нападение на Советский Союз в 1941 г. (как об этом свидетельствуют результаты изучения документальных источников)
Почему именно с 1938 г. агрессивная политика коричневого шакала становилась все более неприкрытой? Ведь он же никогда не скрывал своих планов насчет «Дранг нах остен», еще в «Майн кампф» их описал, однако только с 1938 г. его агрессивная политика стала превращаться во все более неприкрытую. Кто и что стали тому причиной? Вот в чём вопрос.
Массированное нарастание агрессивности Гитлера с 1938 г. полностью подтверждается и данными советской военной разведки, своевременно добывшей сведения о состоявшемся в августе 1938 г. в Ютербоге секретном совещании военного руководства нацистской Германии. По данным ГРУ, речь шла о «переводе всего хозяйства Германии на службу военной политике и полной военизации страны», а также о том, что «Германии нужны колонии, но не в Африке, а на востоке Европы», что «ей нужны территории зерновой Украины» и что основная цель фюрера сформулирована как «борьба с Советами»[120].
До этого он рассуждал, например, о тех же «территориях зерновой Украины» всего лишь в сослагательном наклонении — ах, если бы у Германии были такие территории, то рейх утопал бы в изобилии. Так он говорил еще осенью 1936 г. на очередном съезде нацистской партии. И вдруг, всего-то через два года, тон его заявлений резко изменился — от сослагательного наклонения ни хрена не осталось, появились категорические формулировки задач. Почему? Что произошло? Что послужило основанием для столь решительного изменения тона? Почему, если накануне Мюнхенского сговора он до крайности опасался непосредственного вмешательства в разрешение чехословацкого кризиса РККА, где только что произошел якобы разгром военных кадров? А едва только он начался в 1937 г., немецкая сторона стала зондировать возможности для «неожиданного улучшения» отношений между Германией и Советским Союзом, о чем, например, свидетельствовало заявление министра иностранных дел Константина фон Нейрата в беседе 7 июля 1937 г. с вновь назначенным в Берлин советским полпредом К. К. Юреневым[121].
Небезынтересен и такой факт. Передавив после захвата власти наиболее ретивых астрологов и придавив более осторожных, нацисты вспомнили о них почему-то именно весной 1938 года. Под контролем СС 15 марта 1938 г. для них устроили секретную конференцию в старинном замке Вартбург, в ходе которой астрологи выработали свои прогнозы в отношении предполагаемых военных действий Германии, в том числе и в отношении СССР. Именно от астрологов Третьего рейха впервые прозвучал 1941 г. как наиболее удобный срок для нападения на Советский Союз. Причем было указано даже конкретное время — не позднее второй половины мая 1941 г.[122]! Почему именно в марте 1938 г. нацисты задумались об этом? Почему именно тогда они сформулировали перед астрологами вопрос о наиболее благоприятном, по их оккультному мнению, времени нападения на СССР? Оказывается, все было достаточно просто. Нацистское руководство хотело сверить предлагавшиеся Западом в преддверии скорого Мюнхенского сговора соблазны с данными астрологов, которым издавна очень сильно доверяло. А все дело заключалось в том, что Гитлер еще с февраля 1937 г. в общих чертах уже знал условия будущей (Мюнхенской) сделки — об этом его проинформировали по итогам сделки между главным экономистом британского МИДа Ф. Лейт-Россом и финансовым гением Третьего рейха Я. Шахтом.
От реальной возможности пойти на риск серьезной войны, в том числе и особенно против СССР, Третий рейх отделяла не только двенадцатикратная дистанция от необходимой для этого численности вермахта, не говоря уже о его вооружении и оснащении и вообще степени готовности германского ВПК к войне. От этого его отделял громадный территориальный буфер в лице как непосредственно граничивших с СССР государств, к примеру, Польши и стран Прибалтики, так и близко примыкавших к советским границам — например, Чехословакии. К тому же надо было иметь дело еще и с Румынией, Венгрией и Финляндией, также являвшими собой определенный буфер. И этот колоссальный по своей совокупной площади буфер еще надо было как-то преодолеть. Причем так, чтобы не только не
