Пятницкого, Владимир, в своей книге, посвященной отцу, писал, что на пленуме 'пошли разговоры о 'чашке чая' — совещании, на которое якобы перед пленумом Пятницкий созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Предполагалось, что именно там и была достигнута предварительная договоренность о единой позиции по отношению к сталинскому террору'.[55]
Как и полагается любой 'невинной жертве' сталинизма, тем более отпрыску 'невинной жертвы' сталинизма, — сынок солгал, дорого не взял. Да и чего можно было ожидать от 'невинной жертвы' сталинизма, которого родители воспитывали в духе особой ненависти к России, постоянно вдалбливая в сознание безобразное стихотворение Веневитинова:
Что можно было ожидать от таких родителей, если для них русские — болваны?!
В действительности же никакого сталинского террора по состоянию на июнь 1937 года не было. Был выкорчеван, да и то не до конца, всего лишь заговор военных во главе с Тухачевским, что наряду с другими уже упоминавшимися факторами до крайности взбесило антисталинскую оппозицию. В этой ситуации оппозиция и партократия блокировались в органичное единое целое. Тем более что во многих случаях представители обеих сторон являли собой подтверждение рекламы — 'два в одном флаконе'.
Кстати говоря, тот факт, что уже со времен XX съезда КПСС Пятницкого стали безудержно обелять — наиболее убойное доказательство, что именно он-то и был генератором идеи 'повязать кровью' Сталина и его ближайших соратников. Как, впрочем, и то, что Пятницкого весьма быстро загребли в 1937 году. Впоследствии Хрущев почему-то приказал арестовать следователя НКВД Лангфанга, который вел дело Пятницкого, хотя за лысым идиотом вовсе не числилось стремления поквитаться со всеми следователями Лубянки. При нем арестовывали далеко не всех следователей НКВД, которые были задействованы в репрессиях 1937 года. Арестовывали только тех следователей, которые вели дела близких Хрущеву бандитов из числа партократии. Кроме того, во времена Хрущева была рождена и сусальная сказочка- легенда о Пятницком. Якобы на июньском пленуме он выступил резко против Сталина: 'Еще большим диссонансом прозвучало выступление члена ЦК ВКП(б) Пятницкого. Он заявил, что категорически против предоставления органам НКВД чрезвычайных полномочий и при этом характеризовал Ежова как жестокого и бездушного человека. Пятницкий обвинил карательные органы в фабрикации дел и применении недозволенных методов ведения следствия. Он настаивал на усилении контроля партии над деятельностью органов государственной безопасности и предложил создать для этого специальную компетентную комиссию ЦК ВКП(б). Пятницкий высказался и против применения высшей меры наказания Бухарину, Рыкову и другим деятелям так называемого 'пра-вотроцкистского блока'. Он предложил ограничиться исключением их из партии и этим отстранить их от политической деятельности, но сохранить им жизнь для использования их опыта в народном хозяйстве'.[56]
Здесь все бред. Прежде всего, бредом является якобы высказанное Пятницким требование об усилении партийного контроля над органами госбезопасности. Со времен Дзержинского единственным видом контроля над Лубянкой, который признавал сам 'железный Феликс', был только партийный контроль. И вдруг оказывается, что за эти пятнадцать лет он как-то уплыл из партийных рук?! Что касается «защиты» Бухарина и Рыкова от злодея Сталина, то это тем более брехология. Этот вопрос обсуждался на предыдущем пленуме, февральско-мартовском. К июню оба уже сидели в НКВД, и Бухарин уже начал давать показания, так что этому вопросу на июньском пленуме попросту не было места. Не говоря уже о том, что на тот момент в НКВД еще не применяли недозволенных законом методов ведения следствия.
Что же до сути дела, то Пятницкий действительно провел какое-то совещание с некоторыми членами ЦК, коминтерновцами и первыми секретарями, на которых они договорились не о противодействии 'сталинскому террору', которого, подчеркиваю, не было, а об определенной совместной акции. И этой акцией должна была стать кровавая, широкомасштабная борьба с 'врагами народа'. Именно под ее прикрытием блокировавшиеся между собой партократия и антисталинская оппозиция намеревались разделаться со всеми недовольными их политикой. А это в свою очередь уже дало бы реальную возможность если и не свергнуть Сталина, то по меньшей мере так повязать его и его сторонников большой кровью, а заодно и необоснованными широкомасштабными репрессиями против невинных людей, чтобы отбить у сталинцев и самого Сталина охоту посягать на власть партократии. С этого момента и начинается подлинная подоплека упоминавшейся выше инициативы Р.И. Эйхе, который от имени региональных партсекретарей потребовал от Сталина санкции на расправу с 'врагами народа'. И тут Сталин оказался заложником ранее упоминавшегося постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 мая 1935 г., которое гласило:
'1. Создать Оборонную комиссию Политбюро для руководства подготовкой страны к возможной войне с враждебными СССР державами.
(За кулисами этого пункта стояла безупречная разведывательная информация, как об интенсивных военных приготовлениях Германии, так и особенно о том, что во время мартовских 1935 г. англо-германских переговоров Великобритания впервые выдала Гитлеру карт-бланш на его экспансию в восточном направлении)
2. Создать Особую комиссию Политбюро по безопасности для ликвидации врагов народа.
(За кулисами этого пункта стояли многочисленные и многолетние данные органов госбезопасности о резкой активизации и так никогда не прекращавшейся антигосударственной, подрывной деятельности троцкистской оппозиции, ориентировавшейся, как и прежде, на ситуацию войны, прежде всего, на организацию военного поражения СССР, в условиях которого она намеревалась перехватить власть в стране)
Провести во всей партии две проверки — гласную и негласную.
Обратиться ко всем членам и кандидатам партии с закрытым письмом о необходимости повышения большевистской бдительности, беспощадного разоблачения врагов народа и их ликвидации'.
По сути дела, ему был предъявлен ультиматум — или он в соответствии с этим постановлением выполнит требование региональных партсекретарей о борьбе с врагами народа, или они его скинут. Пока члены пленума были еще в Москве, это была вполне реальная угроза. Сталин вынужден был уступить, хотя и до крайности ограничил по времени возможности для представления списков 'врагов народа', подлежащих, по мнению, партократии, обязательной ликвидации. Однако эти сволочи все-таки успели и уже только первым списком представили на уничтожение ровно столько, сколько Сталин хотел сменить партократов. То есть взамен себя партократы положили на плаху 194 тысячи человек только первым списком.
За кулисами требований Эйхе и иных партсекретарей стояло намерение в ходе репрессий осуществить откровенное притеснение сторонников Сталина, чего, как это было известно им, он откровенно не терпел. Проще говоря, одновременно ставка была сделана и на откровенное провоцирование Сталина на мощный ответный удар. И когда под предлогом борьбы с 'врагами народа' его сторонников стали убивать, то, как сказал впоследствии Молотов, вождь «озверел». На кого — вопрос риторический: уж явно не на народ. Сталин вынужден был осознать, что единственный метод обуздать вдрызг распоясавшуюся, откровенно сопротивлявшуюся новой Конституции и фактически начавшую прямой террор против народа партократию заключался в физическом уничтожении тех, кто пытался нерасторжимо привязать его к себе самой прочной связью — совместно пролитой кровью. Тем более никаких моральных преград теперь не было: по отношению к организаторам массового террора моральные нормы не применимы.
Вот как так называемая 'ленинская гвардия' и попала под топор ею же спровоцированных репрессий. Со стороны Сталина эта была единственная не столько ответная, сколько адекватная защитная
