себя чуждое, хотя бы и посредством различных «гнойных ран». А если оно еще не было возможным в полной мере, как бы облегал хрящеватую оболочкою и обособлял чуждое от всякого живого общения с народным организмом. И чуждое насаждение, в своей мертвенной формальности, хотя и мешало, конечно, правильному ходу народной жизни, но не преграждало его, и она обтекала и обходила его мимо. Этим «чуждым насаждением» и были так называемые интернационалисты-космополиты в лице присланных с Запада «марксиствующих доктринеров «— «коммунистов», основной костяк которых составляли прибывшие вместе с Лениным и Троцким эмигрантские «шайки подонков больших городов Европы и Америки». Для этих не было ничего святого, и ничто для них не имело значения, кроме разрушения России и мировой революции, в которой России они отводили роль вязанки хвороста. На Россию им было откровенно наплевать, что, к слову сказать, они и не скрывали. Лидером этой группы был Троцкий (для профанации на авансцену выдвигался Ленин).
«Большевики» же открыто ассоциировались, особенно на первых порах, с квази-, но именно же имперски ориентированным патриотическим, великодержавным крылом в партии, которое выступало за территориальную целостность России едва ли не полностью в рамках границ прежней империи и ее возрождение на новых началах и принципах. Эту группу объективно возглавил Сталин.
И сколь бы враждебны по отношению к России ни были Троцкий и K°, а также подавляющая часть шайки
Ленина и K° за вычетом, естественно, группы Сталина, принципиальные разногласия которого с Лениным во взглядах на будущее России начались еще до октября 1917 г., а с 1918 г. так и вовсе нарастали в своем накале, — но ситуация объективно сложилась так, да и не могла она по-иному сложиться, что друг без друга, особенно на первом этапе, они не могли ни существовать, ни тем более действовать. Чтобы «интернационалисты — коммунисты» смогли решить в России возложенные на них Западом задачи (о них выше уже говорилось), а затем еще и разжечь, как тогда им грезилось, пожар «мировой революции» — Ленин даже изобрел химеру так называемой полевой революции, — им необходимо было оставаться в России. Пускай даже и в бушевавшем тогда океане всевозможных кровавых страстей, которые они же в основной массе и спровоцировали. Однако и выступавшему за территориальную целостность России и ее возрождение на новых началах и принципах квазиимперски ориентированному, патриотическому, великодержавному крылу в лице большевиков тоже было необходимо удержаться у власти, иначе и их планы рухнули бы. Проще говоря, не имея хотя бы элементарной опоры, невозможно было даже мечтать о реализации какихлибо амбициозных планов. Однако же, оставаясь в России, первые вынуждены были — ради спасения собственных эмигрантских шкур — действовать, причем вопреки своему же заданию, рука об руку с большевиками (в формате группы Сталина). Потому и получилось, что изначально абсолютно безучастные к идее единой России, ее возрождению на новых принципах, направленные только разрушать и грабить, вопреки всей ожидавшейся от них логике действии, они, «коммунисты-интернационалисты», совместно с большевиками (в формате группы Сталина), напротив, воссоздали практически то же самое, что и разрушили. Однако, воссоздавая, «интернационалистыкоммунисты «отнюдь не забывали того, зачем в действительности их заслали в Россию. Но тут их ожидал самый страшный облом. Объективная реальность показала, что абсолютный перевес сил был на стороне именно той группы большевиков, которую возглавлял Сталин.
Однако и Сталин вместе со своими сторонниками уперся в крайне неприятную — и это еще мягко сказано, — ситуацию. Страна-то лежала в дымящихся руинах. Как поднимать и тем более развивать такую страну?! Вопрос если и не совсем шекспировский, но тем не менее явно на грани знаменитого «Быть или не быть?». И если быть, то как?! Особенно если учесть, что едва только Сталин озвучил практически сразу после смерти Ленина еще только намерение о строительстве социализма в отдельно взятой стране и провозгласил курс на индустриализацию, Запад немедленно ответил в своем традиционном стиле.
Выше уже говорилось, что при очень активном соучастии верхушки белой эмиграции Запад чуть ли не автоматически ввел так называемую «золотую блокаду». Проще говоря, западные партнеры отказывались продавать промышленное оборудование и технику Советскому Союзу с оплатой поставок золотом. В качестве оплаты требовали товарное зерно. Тем самым откровенно провоцируя фатальную неизбежность столкновения беспрецедентно слабой промышленности с преобладавшим в 1920-х гг. сельским хозяйством. Причем Запад провоцировал это столкновение, прекрасно понимая, что последствия оного будут сугубо политическими — свержения власти большевиков, на что, к слову сказать, и была нацелена внутренняя оппозиция.
Особое значение имеет то обстоятельство, что подобная долгосрочная провокация Запада была напрямую увязана с пресловутыми Локарнскими соглашениями, положившими начало первому этапу подготовки будущей Второй мировой войны и в целом обострению угрозы вооруженного нападения на Советский Союз. Не зря Сталин назвал «дух Локарно» «духом войны». Упомянутые соглашения были подписаны в середине октября 1925 г., а уже в ноябре 1925 г. Кремль точно знал, кто и как планирует осуществлять эту «блокаду»: «Бэнк оф Ингланд» как главный инициатор заключил с германским Рейхсбанком, Голландским банком и «Банк де Франс «специальные соглашения о проведении скоординированной финансово-кредитной блокады против СССР единым фронтом. А в 1926 г. пресловутый У. Черчилль выступил с развернутой программой экономической интервенции против СССР, которая явилась бы прелюдией к военной интервенции. Одновременно он выдвинул и план финансового удушения Советского Союза путем организации международного антисоветского экономического фронта!
А 24 января 1927 г. министр иностранных дел Великобритании О. Чемберлен представил британскому правительству секретный меморандум, в заключительной части которого прямо так и говорилось: «Поскольку разрыв дипломатических отношений не ослабил бы существенно позиции Советского правительства, нельзя предполагать, что это повело бы к изменению советской политики. Что же должно последовать дальше? Куда направить наш удар? Нам больше ничего не остается делать, как внезапно объявить войну»![14]
Угроза вооруженного нападения и золотой блокады была столь нешуточной, что 24 апреля 1926 г. между СССР и Германией был заключен специальный Договор о нейтралитете и ненападении. Более того, в его текст была включена специальная статья III, которая гласила, что «если будет образована между третьими державами коалиция с целью подвергнуть экономическому или финансовому бойкоту одну из договаривающихся сторон, другая договаривающаяся сторона к такой коалиции не примкнет».
Ситуация была если и не критической в прямом смысле слова, то по крайней мере откровенно балансируя на ее грани, предельно ясно грозила превратиться в таковую. Перед Сталиным встал не простой вопрос, который в известной трактовке В. Высоцкого звучал: «Где деньги, Зин?» Точнее, где взять так необходимые для создания собственной промышленности гигантские средства.
На первом этапе Сталин поступил следующим образом. Едва только забальзамированное тело почившего в полном безумии «гениального вождя мирового пролетариата» втащили во временный деревянный мавзолей, Сталин уже 2 февраля 1924 г. протащил решение о назначении Ф.Э. Дзержинского председателем Всесоюзного Совета Народного Хозяйства (ВСНХ), то есть главой всего государственного хозяйства. Под его руководством оказалась вся государственная промышленность, которая находилась в упадке. С Дзержинским у него были очень даже неплохие как личные, так и деловые отношения. Дзержинский был хорош для Сталина не только тем, что поддерживал его политику, но и тем, что был сторонником быстрого восстановления и развития хозяйства, а также тем, что хорошо разбирался в хозяйственных вопросах. Совместно со Сталиным Дзержинский разработал очень интересную «локомотивную» программу оживления промышленности, суть которой заключалась в немедленном развертывании паровозостроения в Советском Союзе. По абсолютно справедливому и обоснованному мнению Феликса Эдмундовича и открыто поддержавшего его Иосифа Виссариодовича, программа дала бы возможность полностью загрузить паровозостроительные заводы, что в свою очередь резко подтягивало за собой другие, смежные производства. Это был осознанно спланированный своего рода экономический тайфун, который должен был резко подстегнуть интенсификацию производства практически во всей экономике. Причем основной точкой его приложения было самое расшивное, буквально по всем направлениям расшивное место приложения концентрированных усилий — железнодорожный транспорт, прежде всего паровозостроение. Ибо для этого нужен металл, соответственно паровозостроение требует опережающего развития металлургии, которая, в свою очередь, требует опережающего развития горнодобывающей и угольной промышленности. На базе интенсивного роста металлургической
