— И не только мне. Еще он сообщил, что вы заперлись здесь и отказываетесь лезть в торт.
— А он упомянул о шантаже? Если я не соглашусь, мерзавец не отдаст мне диплом. Но я не поддамся! Он не верит, что я пойду в суд. И зря. Я его засужу. Я подниму шум в газетах… Что?
— Этот «мерзавец» пошел еще дальше. Либо вы совершите то, что он требует, либо мы все останемся без дипломов.
— Но… но он не посмеет так поступить.
— Еще как посмеет. Флоренцо сделает все, что ему взбредет в голову. Вы, впрочем, тоже вольны поступать как хотите: судитесь с ним, позорьте в газетах… Но даже если из этого что-то и выйдет, дипломов своих нам все равно не видать.
— Ну почему же? — упрямилась Люсинда. — Ему придется отдать их, неважно — завтра, через неделю или месяц.
— Да. Но тогда мистеру Пурвису диплом вряд ли поможет — ведь он уже принят на работу в ресторан и должен предъявить документ завтра. И Ранду он нужен срочно. Вы разве не знаете, что парень взял заем, чтобы оплатить курсы? Я уж молчу про себя. В моем возрасте каждый день на счету.
— Не прибедняйтесь, вам на вид не дашь больше…
— Мне не нужны ваши комплименты.
— Да я не в этом смысле… я просто… — снова начала запинаться девушка. — Теперь вы пытаетесь меня шантажировать?
— Это не шантаж, а реальность. Неужели ваша гордость важнее всех нас?
— При чем здесь гордость? Это дело принципа.
Мисс Робинсон хмыкнула.
— Знаете, в жизни лучше всего придерживаться принципов, которые помогают оплачивать счета. Сколько этот проходимец обещал вам заплатить?
— Заплатить?
— Да. За выпрыгивание из торта.
— Ну… нисколько. Он обещал отдать мне диплом, если…
— Пойдите к нему и скажите, что согласитесь за двести долларов.
Люсинда с ужасом посмотрела на собеседницу.
— Ни за что на свете я не стану этого делать, даже за…
— Хорошо, пусть будет триста. Хотя, может, вам деньги вовсе не нужны, вы ведь нашли работу, к которой должны приступить завтра.
Девушка задумалась. Странно, пожилые люди обычно милы и приветливы, а эта старушка, скорее, походила на матерого аллигатора.
— Деньги мне, безусловно, нужны, — холодно ответила Люсинда. — Как и работа.
— Тогда расчеши волосы, сделай макияж — и вперед. — В глазах женщины мелькнул странный лукавый огонек. — У тебя по крайней мере есть бюстгальтер. А у меня не было. В молодости я выступала в варьете «Безумные пастушки».
Девушка открыла рот от изумления.
— Вы выступали…
— Да. И поверь, имела большой успех.
Мисс Робинсон подмигнула онемевшей Люсинде и вышла.
Люсинда снова повернулась к зеркалу. Ну, предположим, только предположим, она все же решится. Что ж, всех этих алчущих бабуинов ждет большое разочарование. Люсинда сделала шаг назад, надела очки и еще раз придирчиво себя оглядела: длинная шея, выпирающие ключицы, худые плечи, маленькая грудь.
Она повернулась к зеркалу боком. Да, маленькая, но круглая и высокая. Плоский живот, узкая талия. Уже неплохо. Бедра так себе, а вот попка очень даже ничего. Кажется, мужчинам нравятся именно такие. И еще длинные ноги. Действительно длинные. Всегда было проблемой подобрать в магазине брюки — не очень короткие и при этом не мешковатые в талии и бедрах…
О чем ты только думаешь, Люсинда? — отругала она себя. Ведь все равно ни за что не пойдешь в зал.
Господи, да конечно, нужна! Люсинда ходила на собеседование к приятной старушке, миссис Романо, и, кажется, понравилась ей, несмотря на неопытность.
— Это неважно, — заверила миссис Романо, — мой внук не будет капризничать, Лучана.
— Люсинда, — поправила девушка. — Не будет?
— Не волнуйтесь. Вы то, что ему нужно.
— В каком смысле?
— Он крайне занятой человек, на месте не сидит.
— Кухарки? — предположила Люсинда.
— Именно. Он неправильно питается. Овощи вообще не ест.
— Овощи? — Вот и замечательно, салаты она готовит неплохо.
— Вам понравится работать у него, Лучана.
— Люсинда.
— Да, да, Люсинда. Он очень легкий в общении человек. Очаровательный и мягкий. — Миссис Романо сложила руки и вздохнула. — Заботливый и нежный. Мой Джозеф самый нежный мужчина Сан- Франциско.
Иными словами, гомосексуалист. Люсинда прекрасно поняла скрытый намек, и предлагаемая работа еще больше заинтересовала ее. Богач с нетрадиционной ориентацией, который все время разъезжает по миру. Работать с ним будет легко. Гомосексуалистов в городе хватало. Те, которых она знала, были сдержанными, мягкими и добрыми людьми.
Интересно, а этому хватит доброты, чтобы принять ее на работу без диплома?
— Вряд ли, — ответила Люсинда самой себе и поняла, что время отговорок прошло.
Она расчесала волосы и слегка взлохматила их, как на фотографиях в модных журналах. Помады у нее не было, косметикой девушка не пользовалась, однако в коробке с костюмом отыскалась косметичка, в которой лежали тени для век и карандаш. Подкрасив глаза, Люсинда слегка покусала губы, чтобы придать им яркости. Последним штрихом была диадема. На этот раз отражение в зеркале ей понравилось.
Но чего-то не хватало. Волосы в порядке, очки сняты, наряд сидит как надо. Но нужно что-то еще. Что же?
Дверь снова содрогнулась от неистового стука.
— Ну, мисс Бэрри, — крикнул Флоренцо, — теперь вы соблаговолите осчастливить нас своим появлением?
Прижав руку к сердцу, Люсинда открыла дверь и вышла, не дав себе времени передумать.
— Весьма разумно с вашей стороны, мисс Бэрри, — елейно улыбнулся шеф.
— Триста баксов, или я с места не сдвинусь! — отрезала девушка.
— Что за вздор?!
— Три сотни!
Тонкие усики Флоренцо зашевелились.
— Двести.
— Двести пятьдесят.
— Вот что я вам скажу, милая девушка… — начал он, но, наткнувшись на ее холодный, уверенный взгляд, остановился. — Ладно, двести пятьдесят.
— Вот это выдержка, — восхитилась мисс Робинсон, наблюдая, как новоявленная стриптизерка идет уверенной походкой к торту и забирается в него.
Люсинда почувствовала спазм в желудке, услышав, как тронулась тележка с картонным исполином. Распахнутые двери стукнулись о стены. Послышались звуки музыки и раскатистый мужской смех, потом кто- то взял аккорд на пианино — до-мажор, отстраненно отметила она про себя.
