Когда Арман де Перигор вернулся домой, время обеда давно прошло и Марсель встретила его причитаниями, что не может приготовить ему пристойную еду, если не знает, когда хозяин придет. Алхимик много часов просидел на скамье в маленькой церквушке, погрузившись в размышления, и не замечал ни времени, ни происходившего вокруг. Он выбрал место подальше от алтаря, слева от входа — туда едва проникал скудный свет лампад. В церкви было холодно, и только пробивавшиеся сквозь стрельчатое окно косые лучи солнца рассеивали полумрак. Арман чувствовал, как его обволакивают тишина и покой и как выходит из-под контроля сознание, подвластное силам, присутствие которых он ощущал.
В состоянии глубокого катарсиса он видел перед собой светлые и темные лики, Иисуса, поднимающего кубок с собственной кровью, а затем, почти без перехода, перед ним вновь возник черный предмет. Его окружала пустота, а исходившее от него сияние казалось более черным, чем он сам. Освобожденный разум Армана прокладывал себе дорогу сквозь миры, о существовании которых прежде он не имел ни малейшего представления; теперь он созерцал добро и зло и впадал в экстаз, лицезрел Бога и… дьявола.
Мимо проходил старенький священник с гасильником свечей. Он остановился и посмотрел на Армана. Священник знал его много лет, между ними часто завязывались продолжительные поучительные беседы. Сейчас он понял, что молодой человек его не видит, и старика обеспокоила полная неподвижность юноши. Он подошел поближе. Глаза Армана де Перигора были открыты и смотрели прямо перед собой, но его грудь, пусть и едва заметно, но вздымалась и опускалась в такт его дыханию. Священник успокоился и, пожав плечами, продолжил путь, решив, что вернется сюда позже.
Когда Арман очнулся от своих грез, на душе у него было спокойно. Он медленно встал и направился к выходу. Солнце ударило в глаза — юноша моргнул и увидел кубок Годфруа де Сент-Омера на ярко-красном фоне ослепленной солнцем сетчатки. Арман обошел церковь и зашагал к расположенному позади нее маленькому кладбищу в двадцать могил, в которых покоились тела тех, кто при жизни носил гордое звание рыцаря-тамплиера. К этому укромному месту вела железная дверь в каменной стене, которая с трех сторон отгораживала кладбище от городских улиц. С четвертой стороны оградой служила стена церкви.
Посередине кладбища возвышался памятник. Арман был совсем маленьким, когда отец впервые привел его к этому склепу.
— Это могила Жильбера де Перигора, одного из наших предков, — сказал тогда отец. — Он сражался против неверных в Святой земле.
Мальчик широко открытыми глазами смотрел на каменную плиту гробницы, верхний край которой находился на одном уровне с его головой. На ней была высечена фигура лежащего воина в шлеме и доспехах. Каменные руки воина крепко сжимали каменный меч. Маленький Арман испуганно прижался к отцу. Перед собой он увидел лицо воина с длинной бородой и массивным носом, с тех пор серый цвет камня ассоциировался у мальчугана со смертью.
Прошло немало времени, пока воспоминание об этом лице перестало его пугать. Долгие годы ему снился один и тот же сон: на него ехал рыцарь на огромном боевом коне. Лицо рыцаря было высечено из камня, а его глазницы зияли пустотой.
Позже, немного повзрослев, он многое узнал о Жильбере де Перигоре, рыцаре ордена Храма, который участвовал в крестовом походе на Святую землю, где защищал христианство от неверных. Большую часть своей жизни он провел на острове Мальта — там находилась штаб-квартира ордена. Потом вернулся во Францию, но спокойная жизнь была не для него, и вскоре дух искателя приключений и стремление отстаивать то, что он считал единственно истинной верой, увлекли его на границу Кастилии воевать с сарацинами.
Арман знал, что во всех странствиях его предка сопровождал кубок, который привез из Иерусалима человек, ставший одним из основателей ордена. Мать Жильбера была из рода Годфруа де Сент-Омера, она подарила кубок сыну в день, когда того посвятили в рыцари, и с тех пор рыцарь и кубок всегда и везде были вместе. Арман знал, что в день смерти Жильбер попросил, чтобы ему в последний раз дали подержать священный кубок. Он так и умер с кубком в руках.
Мало-помалу сны, пугавшие юного Перигора, прекратились. Их место занял живой образ его славного предка. Теперь Жильбер стал для Армана живым человеком из плоти и крови и примером для подражания. И подобно ему он надеялся когда-нибудь стать рыцарем-тамплиером.
К сожалению, этим мечтам не было суждено сбыться.
Арман остановился у могилы и скользнул взглядом по знакомым чертам, за долгие годы прочно врезавшимся в память. Едва слышно прошептав молитву, он коснулся пальцами каменных рук, сжимавших меч. Он поднял глаза к солнцу и наконец сообразил, что уже довольно поздно. Задумчиво глядя себе под ноги, он зашагал домой.
Прежде чем покинуть комнату, отведенную ему в епископском дворце Реймса, Гийом де Ногаре вновь обрел человеческий облик. Три дня назад он прибыл сюда из Парижа, сразу после того, как ему доложили, что второй из трех фрагментов материализовался в Лионе. Он знал, что им, последователям Сатанеля, суждено стать свидетелями возвращения в этот мир каждого из трех фрагментов, проделавших долгий путь через пространство и время. До сих пор так и было. Первый фрагмент им заполучить не удалось. Предпринятая попытка извлечь его из тайника потерпела неудачу. С тех пор минуло тысяча шестьсот лет, но им известно местонахождение этого тайника, и пока этого было достаточно.
Пророчество гласило, что лишь по прошествии трех тысяч трехсот тридцати лет они смогут восстановить знак Сатанеля, служивший источником его силы. Со дня своего поражения Зло находилось в неопределенном пространстве без границ, изолированное от всего и вся, за исключением себя самого. Даже на расстоянии его адепты чувствовали его ярость и разочарование. Ногаре рассчитал, что до истечения срока, равняющегося числу Зверя, помноженному на пять, остается еще семьсот лет, и верил, что обязательно будет присутствовать при этом событии, освободившись от телесной оболочки, в которой окажется на тот момент.
Воплощение в теле Гийома де Ногаре ему нравилось больше, чем в предыдущих. Оно было почти идеальным. Если бы даже Ногаре был вполне человеком, его способность сеять зло, вне всякого сомнения, заслужила бы одобрение Великого Совета.
Перед выходом на улицу он посмотрел в зеркало. У него было бледное лицо с острыми чертами, практически лишенное бороды, с высоким лбом и темными, начинающими редеть волосами. Его маленькие глазки сияли по-особому, внушая ужас в равной степени как его приспешникам, так и врагам. На несколько мгновений он позволил им принять ярко-желтый цвет его истинной личности, с холодной решимостью смотревшей из зеркала. Схватив со столика перчатки, он быстро вышел из комнаты.
Вечерело, и на стенах дворца кое-где зажгли факелы. Громко стуча сапогами, Ногаре спустился по парадной лестнице, и лакеи, завидев его, почтительно склонили головы. Перед дворцом его ожидал запряженный двумя лошадьми неприметный экипаж без знаков отличия, указывающих на личность странствующего в нем путника. Кучер уже сидел на своем месте рядом с начальником его личной стражи, а его помощник Роже придерживал открытую дверцу кареты.
Ногаре проворно забрался в экипаж и, удобно устроившись на сиденье, обернулся к Роже.
— В Лион.
Города разделяло расстояние в пять лье[2], и Ногаре рассчитывал быть в Лионе после полуночи. Последний участок пути им предстояло проехать при свете полной луны, которая, подобно фонарю, освещала дорогу в ночи. Ногаре отвел в сторону занавеску затянутой в перчатку рукой, и перед его глазами замелькали улицы Реймса. Вот здание тюрьмы, где сегодня утром он в последний раз видел Армана де Перигора. Довольная улыбка появилась на лице Ногаре, и он откинулся на спинку сиденья. Напротив, скрестив на груди руки, сидел Роже; мыслями он был далеко отсюда.
Поверенный короля был вынужден признать, что юный Перигор продемонстрировал удивительную стойкость при пытках. Не то что большинство рыцарей-тамплиеров, служивших для юноши примером. Они сдались на удивление быстро, признались во всем, чего добивался от них Ногаре, поверив, что так облегчат свою участь. «Как же легко манипулировать людьми! — сказал он себе. — И совершенно не имеет значения, кто эти люди — короли, папы или какая-то деревенщина. Все они простые смертные, управляемые и предсказуемые».
Ногаре был в Париже, когда ему сообщили о том, что второй фрагмент появился в лаборатории лионского аптекаря. Он распорядился немедленно и любой ценой изъять у несчастного не принадлежавшую
