мнению, представлял для них опасность. Но прежде всего они плодили хаос и ненависть среди представителей разных церквей, делая это под видом восхваления и возвеличивания славы Божьей.
На тонких губах Диего Рамиреса появилась презрительная ухмылка. Он перевел взгляд на небо Севильи — там сгущались тучи, предвещавшие ливень и окончание длительного периода изнуряющей жары, — и вернулся к столу, заставленному папками. Разложенные в идеальном порядке папки лежали также на полках, громоздились в шкафах и устилали пол вдоль стен.
Доминиканец с довольным видом осмотрел их. Здесь содержались следственные материалы по двум сотням человек, которыми он занимался лично. Но, несмотря на их огромное количество, Рамирес отлично помнил, где и что лежит, и почти наизусть знал содержание каждой папки.
В центре стола лежало открытое дело, над которым он работал. В нем было мало страниц. Фактически это была самая тонкая папка из всех, находящихся в этом кабинете, и все записи в ней были сделаны его убористым каллиграфическим почерком.
На первой странице, сейчас отложенной в сторону, можно было прочитать имя обвиняемого (Гаспар де Осуна, ювелир), день его ареста (24 августа 1559 года) и обвинение, выдвинутое против него инквизицией (исповедание иудаизма).
Инквизитор взял со стола перо, обмакнул его в чернильницу, проставил дату — 28 августа 1559 года — и твердой рукой начал писать:
«Свидетельские показания полностью подтверждают вину подозреваемого. Поскольку он продолжает упорно все отрицать, я принял решение сегодня подвергнуть его процедуре пытки. В качестве помощника и свидетеля на пытке будет присутствовать Альвар Перес де Лебриха, так же, как и я, инквизитор святейшего трибунала».
Он посыпал написанное промокательным порошком и на несколько секунд замер, глядя на сгущающийся за окном мрак.
Инквизитор полагал, что уже знает, где находится фрагмент подвески, которую необходимо восстановить, чтобы вернуть Сатанеля из ссылки в мир забвения. Последователи Сатанеля давно установили местонахождение первых двух фрагментов. Речь шла о третьем, последнем, осколке, материализовавшемся на земле. Рамирес взял на себя ответственность за его возвращение и был исполнен решимости довести дело до конца.
Шесть дней назад он убедился, что там, где он думал (или точнее, у того, у кого он думал), осколка нет. У него возникла идея нынешнего местоположения фрагмента, и он хотел в этом убедиться. Единственным человеком, который мог подтвердить его подозрения, был Гаспар де Осуна. Диего Рамирес не сомневался, что располагает достаточным количеством аргументов, чтобы заставить ювелира заговорить. Он еще не видел ни одного человека, способного что-то противопоставить пытке. И поэтому инквизитор умело применял это орудие убеждения.
Он захлопнул папку и хотел уже положить ее на стопку из других дел, которые он успел просмотреть за сегодняшнее утро. Рамирес улыбнулся, когда взглядом выхватил имя на обложке верхней папки, поверх которой он собирался положить дело Гаспара де Осуны. Не было ничего удивительного в том, что эти дела оказались рядом. Несмотря на различия в содержании, в сознании доминиканца они были неразрывно связаны.
«Его высокопреосвященство дон Бартоломе де Карранса и Миранда, архиепископ Толедский» — гласила надпись, сделанная мелким почерком инквизитора. Здесь хранились не материалы следствия против архиепископа — дело, послужившее основанием для открытия следствия против Каррансы, находилось в Вальядолиде, — а информация на прелата, которую Рамиресу удалось собрать и которую он намеревался (вне всякого сомнения, во имя славы Божией) передать Фернандо де Вальдесу, тайному, но лютому врагу примаса Испании.
Когда зазвучали голоса, подвергающие сомнению ортодоксальность взглядов в вопросах догмы назначенного на столь высокий пост Каррансы, Рамирес начал собирать эти факты. Он понимал, что вряд ли ему предоставится другая возможность дотянуться до фигуры такого масштаба, и, готовя почву, он нашептал на ухо своему шефу Фернандо де Вальдесу все, что счел нужным для такого случая. Он прекрасно знал, что и в каких выражениях должен сказать. В конце концов он получил от Вальдеса долгожданный ответ:
— Отлично! Начинайте собирать данные. Предоставьте мне все, что добудете. А там видно будет. Ах да! Думаю, не стоит напоминать о строжайшей секретности.
Доминиканец начал закидывать сети и немало изумился, узнав, сколько народу желает подержать лопату, которой он рыл архиепископу могилу. Но все делали вид, что стремятся исключительно к торжеству католической веры. Ну кто бы мог в этом сомневаться!
Процесс обещал быть долгим, и Диего Рамирес не верил, что доведет его до успешного завершения. Не случайно назначение Каррансы исходило непосредственно от короля — за ним было и последнее слово. Он допускал, что никто не решится намекнуть Филиппу, что его примаса заподозрили в ереси. Если бы и нашелся такой человек, то под удар попали бы именно его положение и привилегии. Это был выстрел наугад, но игра стоила свеч, и он должен был предпринять эту попытку.
Как вдруг Бартоломе де Карранса, который и прежде был лакомым кусочком, стал для Диего Рамиреса мишенью номер один.
Незадолго до смерти императора в Юсте появился третий фрагмент подвески. Все указывало на то, что он попал в руки архиепископа. Для существа, обитавшего в теле Диего Рамиреса, было не важно, кому достался фрагмент, хоть самому папе римскому. Карранса был одним из столпов, на которые опирался его заклятый враг. При каждой встрече с архиепископом инквизитор убеждался в том, что его окружает мощная аура сверкающего белого цвета.
Похоже, ему и его соратникам предстояло трудное испытание. И он принял брошенный ему вызов. Тем более что выбора у него не было — он обязан победить.
К счастью, судьба протянула им руку помощи. Один из последователей Сатанеля стал свидетелем материализации третьего фрагмента. Теперь они знали, в чьих руках он оказался, и Карранса допустил ошибку, которая могла ускорить его падение.
Погруженный в свои мысли доминиканец встал и вышел из комнаты. Он тщательно запер дверь на замок и размеренным шагом направился в подземелье.
31
Париж, 2000 год
Внезапно на Николь свалилась слава. Новость о статуэтке богини в облике кобры вызвала необычайный резонанс. Со страниц египетских средств массовой информации она перекочевала на первые полосы газет во Франции.
Когда Николь с Пьером де Лайне и Агнес вышли из самолета в Париже, они увидели толпу журналистов с фотоаппаратами и видеокамерами. Николь засыпали вопросами. В частности, репортеров интересовало, замужем ли она и можно ли сравнить ее находку с открытием гробницы Тутанхамона. В ответ Николь смеялась, упиваясь этой неожиданной популярностью.
Из аэропорта такси доставило ее домой, в Сен-Жермен-ан-Ле. Они вернулись во второй половине дня в понедельник. Состояние эйфории, в котором она находилась все последние дни, задвинуло на задний план ее усталость. Но оказавшись дома, она почувствовала, что ее силы на исходе — проявились симптомы, характерные для приближающегося гриппа или простуды: слабость, боль в мышцах, легкая мигрень…
— Отдохните, — предложил ей Пьер де Лайне, как будто догадывался о ее состоянии. — Поезжайте домой, поешьте и ложитесь в постель. Вот увидите, утром вы почувствуете себя другим человеком. Отдых — это самое главное. И не включайте будильник, — улыбаясь, добавил он. — Но когда проснетесь, сразу приезжайте в музей. С вами многие мечтают пообщаться.
Агнес ласково ее поцеловала.
— Побереги себя, — шепнула она. — И помни — я тобой горжусь.
