жестами пригласил обоих учёных Венеры пройти на корабль.
Он не сомневался, что они охотно примут приглашение. Ведь они сами просили об этом.
Но оба венерианина отступили на шаг. Это могло означать отказ.
Белопольский, а за ним Романов повторили свои жесты, которые должны быть понятны венерианам.
Тот же ответ.
— В чём дело? — недоуменно спросил Белопольский.
— Может быть, их смущает лестница?
— Нет, не думаю.
Один из венериан сделал шаг вперёд. Он протянул руку к Белопольскому, а другой указал назад, на лес.
— Ничего не понимаю! — сказал Константин Евгеньевич.
Из выходной камеры, находящейся над их головой, лился слабый свет притушенной лампочки. Чтобы лучше видеть, Белопольский перешёл на освещённое ею место. Оба венерианина пошли за ним. Он ещё раз пригласил их подняться наверх.
И снова венериане отступили на шаг.
Они указали на людей, потом на лес.
— Может быть, они требуют, чтобы мы вернулись к озеру? — предположил Романов.
Белопольский молчал. Он видел, что им не понять, чего хотят венериане. Выходило, что там, в пещере, снова произошла ошибка. Ему казалось тогда, что венериане хотят посетить корабль. Теперь становилось ясным, что они не думают об этом.
Их действия имеют другую цель; но как можно догадаться, какую именно? Из корабля быстро спустился Князев.
— Борис Николаевич спрашивает, почему вы не идёте, — сказал он.
— Я знаю это не лучше, чем он сам, — сквозь зубы ответил Белопольский.
— Степан Аркадьевич просит вас скорее прийти. Зиновию Серапионовичу очень плохо.
Белопольский понял, что надо принять какое-то решение.
Он сделал последнюю попытку. Но венериане, как и раньше, ответили отказом.
Все планы рушились. Если люди уйдут на корабль, оставив венериан одних, то как поймут это венериане? Не поведёт ли это к разрыву с таким трудом достигнутых отношений?
Что делать?
— Попробуем поднять их по лестнице на руках, — предложил Романов.
Может быть, действительно геолог прав, и венериане просто боятся подниматься по лестнице? Или не могут этого сделать?
— Попробуйте! — согласился Белопольский. — Только осторожно.
Романов подошёл к одному из венериан и, указав наверх, протянул руки, чтобы взять его.
Поймёт ли венерианин?
Он понял, это было очевидно. Но не менее очевидно было и то, что он не согласен. Венерианин отступил и поднял руку, указывая на дверь камеры. Другой рукой он сделал уже знакомый людям отталкивающий жест.
Ответ был совершенно ясен.
Зачем же они пришли сюда? Что они хотят от людей, отпущенных ими на волю? Долг благодарности требовал исполнить их желание, но как это сделать, если желания никак не понять?
Белопольский сделал единственное, что можно было сделать в столь затруднительном положении. Он постарался показать, что желание хозяев планеты не встречает возражений. Он не знал, в чём состоит это желание, но, так же как венериане, указал на лес и на себя. Потом он поставил ногу на нижнюю ступень лестницы, внимательно наблюдая за венерианами.
Они медленно наклонили головы, точно прощаясь. Это могло означать и другое — согласие. Оба отступили на шаг, ещё раз показывая, что не последуют за людьми.
Больше нельзя было медлить. С чувством досады, недоумения и разочарования Белопольский поднялся в камеру. Романов и Князев последовали за ним. Дверь закрылась.
Венериане остались снаружи. Что они думали о бегстве от них людей? Какие последствия будет иметь то, что люди не поняли хозяев планеты?..
Белопольский поспешно прошёл на пульт. Мельников встретил его сдержанно. Ему хотелось обнять Белопольекого, выразить ему всю свою радость, но он понимал, что командир звездолёта возмущён его недавним поведением. В глазах такого человека, как Белопольский, проступок Мельникова не мог иметь никаких оправданий.
Сухо кивнув головой, Константин Евгеньевич подошёл к экрану. Но венериан уже не было.
— Пустите в ход фильтровальные установки выходной камеры и обсерватории, — приказал он. — Надо как можно скорее очистить воздух.
Мельников молча повиновался.
Ему было грустно, что они встретились так сухо. Он заметил, что Белопольский обратился к нему на «вы». Неужели он не может понять? Нет, не поймёт… Ведь он сам никогда бы этого не сделал.
Белопольский соединился с лазаретом.
— Дело плохо, — доложил ему Андреев. — Вероятно, придётся ампутировать левую ногу.
— Сделайте всё возможное, чтобы избежать этого.
— Разумеется, Константин Евгеньевич!
Пайчадзе и Топорков, бывшие на пульте, вышли. Белопольский повернулся к Мельникову и молча посмотрел на него.
— Это было в первый и в последний раз, — сказал Борис Николаевич.
— Что ты предполагал делать?
— Закончить те работы, на которые могло хватить людей, и вернуться на Землю точно в срок. Но вы ещё не знаете этого, мы должны вылететь седьмого августа.
— Почему? — удивился Белопольский.
Мельников рассказал об аварии двигателей.
— Три из них восстановлены, но девять не могут работать, — закончил он.
Белопольский принял это известие, нарушавшее все планы, внешне спокойно.
— Ты получил мою записку? — спросил он.
Мельников вздрогнул. Сомнения быть не могло. В часах была записка.
Как же могло случиться, что ни он и никто из его товарищей не подумали о том, чтобы открыть их?
Вторично краска стыда залила его лицо.
— Я думал, вы поймёте, — сказал Белопольский.
— Мы считали вас мёртвыми. Мы думали, что венериане, неизвестно зачем, сняли хронометр с вашего тела. Мы поняли это как приглашение взять ваши тела у озера.
— И вы отправились туда? Вы встретились с венерианами и разбили каменную чашу?
Мельников с изумлением посмотрел на Белопольского. Откуда он знает эти подробности?
— И ты сам повёл вездеход? — безжалостно спросил академик.
Мельников вспыхнул в третий раз.
— Конечно, нет! — ответил он. — Как вы можете так думать?
— Приходится, — пожал плечами Белопольский. — Кто же и почему разбил чашу?
— Её разбил Второв. Вернее, она сама разбилась. Это произошло так…
— Подожди! — перебил его Белопольский. — Надо обо всём поговорить подробно. И вам и нам надо много рассказать друг другу. Отложим пока.
Процесс очистки воздуха, как оказалось, напрасно испорченного, продолжался больше полутора часов. Всё это время члены экипажа не снимали противогазовых костюмов и почти не разговаривали.
Наконец приборы показали, что никаких примесей не осталось в атмосфере звездолёта. Двери выходной камеры были закрыты, и автоматика введена в действие. Привычная зелёная лампочка вспыхнула на пульте.
