– Ну тогда… Зло – это боль, в которой нет смысла?
– Да. Ужас бессмысленности, никчемности. Именно это мы видели там, на болотах. Это существо… Не знаю, как верно его назвать – демон ли, ведьма, галиурунн или еще как-нибудь иначе! – порождало зло именно бесцельностью своего существования. Оно жило в безвременье, не нужное никому и никому не покровительствующее, знающее, что его эпоха ушла навсегда, тяготящееся невозможностью творить…
– По-моему, мать Гренделя натворила предостаточно, – буркнул Северин. – Двенадцать лет безумия.
– Не путай. Вспомни азы богословия: ангелы, сиречь существа сверхъестественные, от Гавриила до самого Люцифера, тоже некогда являвшегося ангелом, к творению неспособны. Затем ангелам и нужны мы, люди, чтобы нашим посредством, нашими руками, нашим рассудком, богоданным творческим началом проводить их волю в тварный мир. Волю злую или добрую. Может быть, она пыталась вернуться в мир после десятилетий или столетий забвения? Но принесла новой эпохе лишь то, о чем мы говорили только что: бессмысленные страдания. Хродгар благодаря ей потерял свою душу и обрек род на бесконечные ненужные смерти. Грендель, который мог черпать силу только в колдовстве матери, оказался жертвой этой бессмысленности – зла ради зла, истекающего из безвременья.
– Слишком сложно, – помотал головой Северин. – И я-то с трудом понимаю, а как объяснить это варварам, которые заслушиваются нашими рассказами о походе в Даннмёрк?
– Да что с тобой сегодня, балбес?! – воскликнул Ремигий. – Ад – настоящий ад! – это не столько кипящие котлы и хохочущие демоны! Это вечный тупик, где нет времени и движения! Страдание без смысла, страдание без надежды. Тварь на болотах, по моему малому разумению, была в своем роде частицей ада: потерянная в веках, никому не нужная и мстящая подвернувшимся ей людям за собственную ненужность. Впрочем, не только людям, но и своему сыну, в котором, возможно, она хотела обрести новую жизнь и новую надежду. Ничего не вышло. Грендель был наполовину человеком и оттого получил возможность вырваться из этого замкнутого круга – хорошо, что Беовульф все-таки отпустил его…
– Беовульф сказал, что мать Гренделя не принадлежала к их миру, к Вселенной варваров – это что-то другое. Откуда оно могло взяться?
– Во-первых, не к «их миру», а к нашему. Варвары принадлежат к роду человеческому, ты имел возможность не раз в этом убедиться. Во вторых, вернемся к исходному вопросу: отчего Господь допустил эту непристойность? Надеюсь, о свободе воли и выбора разумных творений упоминать не нужно? Вот и отлично, хоть что-то помнишь из прочитанного… Тогда ответь, почему Господь допустил Люцифера? Человеческое грехопадение? Молчишь? Вот то-то. Поэтому пользуйся дарованной свободой так, чтобы не прийти однажды к бессмысленному и неоправданному страданию и не причинить его другим. Здесь ли, на земле, или… где-нибудь в ином месте, о котором наши друзья-варвары предпочли бы не упоминать, чтобы не накликать. Вот тебе вся теология, богословие, паристика и христианская философия в одной фразе. Думай.
…Зубастые морские змии, волки-оборотни или обитающие в горах ледяные тролли, несомненно, могут именоваться «чудовищами», но эти безмозглые существа не идут ни в какое сравнение с чудовищами истинными, теми, что обладают изощренным разумом, а не только набором клыков и когтей. Мать Гренделя обладала странной изменчивостью, будто у нее не было устоявшегося облика – бесформенный великан исчез, заместившись обычной женщиной с золотистой, чуть светящейся кожей. Затем у нее из спины выросли тонкие полупрозрачные крылья с острыми крючьями на передней кромке, ноги обратились в два извивающихся змеиных хвоста. Не менялось только лицо – холодно-прекрасное, с раскосыми глазами, тонкой линией губ и высоким лбом.
Крылья увеличивались в размерах, теперь они больше напоминали два паруса, поднявшихся над камнями – они нависли над Беовульфом готовыми внезапно сомкнуться полусферами. В зрачках женщины- монстра сверкнули желтоватые искры.
Гаут нанес удар Хрунтингом, целя острием в шею, но чудовище неким чудесным образом
Северин содрогнулся – ничего гаже и отвратительнее он в жизни не видывал. Черные волки, появившиеся ночью в Стэнэ рядом с этой образиной, показались бы милыми пушистыми щенками.
– Polymorfus, «владеющий многими обличьями», – выдохнул епископ. – Я читал про таких в Бестиарии Гая Юстина Флавия, но всегда думал, что это выдумки!
Черная уродина взмахнула длинным хвостом, пытаясь выбить меч из рук Беовульфа, но гаут тоже не дремал – человек оказался быстрее. Мгновенное, почти незаметное движение, лезвие идет снизу вверх, треугольное оконечье хвоста падает на влажную землю. Чудище издает тонкий озадаченный звук – что произошло? Потом вопль ярости и боли.
Кровь у матери Гренделя оказалась темно-синей…
Сам Грендель начал подниматься на ноги и выглядел все более угрожающе.
– Его надо убить! – прорычал Хенгест. – Эрзарих, помоги!
– Стой! – Лангобард схватил грозного юта за руку. – Беовульф!
Гауту не повезло: тварь выбросила из туловища несколько гибких щупалец, стремительно выбросила их вперед, опутав ноги Беовульфа. Он упал, зверюга начала подтаскивать человека к себе, попутно нанося удары по руке, сжимавшей клинок. На поединок это походило меньше всего.
Первым сорвался с места Хенгест, к нему присоединился Эрзарих. Ант и вандал помедлили несколько мгновений, но тоже ринулись вслед.
Их оружие не причинило чудовищу никакого вреда – лезвия отскакивали от гладкой темной шкуры, словно по камню бьешь! Однако зверюга на миг отвлеклась, повернула морду в сторону Хенге-ста, отбросила его свободной лапой и…
Беовульф успел: острие Хрунтинга вошло под нижнюю челюсть и показалось из черепа монстра, со стороны «затылка» чуть сплюснутого широкого черепа. Хватка щупалец ослабла, Беовульф отпустил рукоять меча, вывернулся, стремительно отполз в сторону. Остальные тоже отошли – Гундамир бросился к охающему Хенгесту, сильно ударившемуся спиной о покрытый мхом валун, Алатей с Эрзарихом укрылись за «Божьим кругом».
