— А вы не беспокойтесь, я получу.
Вот ведь какой настырный!
Отпустил он меня, ушел в канцелярию, а через несколько минут появился капитан Замашкин. «Вы что, — говорит, — обманываете корреспондента центральной газеты? Ни в какой наряд я вас сегодня не назначал. Вы что?» И так нудно и некстати он меня отчитывал, что я этого корреспондента прямо-таки возненавидел.
Прицеливался он в меня из фотоаппарата, расспрашивал о чем-то капитана, выезжали они с ним куда-то на лошадях, а я делал свои дела и все думал: поеду или не поеду к Даше?
И вот наступило время боевого расчета. Капитан зачитал приказ: рядовому Рябинину — благодарность и неделю отпуска с поездкой на родину.
Неделю — это без дороги. Да на дорогу в оба конца полагалось еще дней десять: ехать было далековато, около трех тысяч километров. Если вы поедете к нам на заставу, скажем, из Москвы, то добираться нужно так: сначала до Ташкента, потом до города Ош, затем по знаменитому Памирскому тракту до Гульчи и Софи-кургана, далее свернуть налево, на Иркештам, а там уже до нашей заставы рукой подать… Вот и представьте себе мой путь, только в обратном направлении.
…Обстановка позволяла выехать мне только через неделю: в горах произошел обвал, и мы оказались отрезанными. Пришлось расчищать дорогу всем личным составом. От сна и отдыха отрывали время.
И пока я ворочал и сбрасывал камни, все думал, как буду проводить отпуск. В первый же день приеду к Даше и выясню насчет мичмана. Пусть не думает, что я бесхарактерный. На второй день пойдем с ней на море. Лучше всего к памятнику затопленным кораблям — это наше любимое место. В третий день поедем на Учкуевский пляж. Четвертый проведем на Мамаевом кургане и Сапун-горе. Пятый — в Панораме, Аквариуме и Военно-Морском музее. На шестой день съездим, пожалуй, в Балаклаву и к Байдарским воротам. Седьмой… Как провести седьмой? Просто будем бродить по городу. Я и Даша.; Двое.
Ну, а если все-таки мичман?.. Я старался больше не думать об этом.
И вот завал расчищен, можно ехать. Стоял конец мая, перевалы впереди были открыты. Между прочим, полковник с корреспондентом к нам первыми на машине пробились. А второй, как только кончили мы все работы, приехала автолавка Военторга. С ней и было решено отправить меня в Гульчу.
— С сегодняшнего дня считайте себя в отпуску, — сказал мне капитан Замашкин.
Командовала товарами знакомая всей границе Нина, девушка симпатичная, но болтливая. Ко мне она была почему-то неравнодушна.
— Привет, Петик, — обрадованно сказала она, завидев меня из своего железного фургона.
— Ладно, — говорю, — давай скорее продавай свои шундры-мундры.
Но торговля не подвигалась. Нина больше рассказывала всякие новости, чем занималась своим делом. У лавки скопилась очередь.
— Ты можешь работать в темпе? — спросил я, залезая в фургон.
— А что?
— Ничего… Есть предложение, чтобы я встал вместе с тобой за прилавок и принимал деньги.
— Вставай, — согласилась Нина, а сама так и тает.
Торговля пошла бойчее, а на подковырку ребят и офицерских жен я не обращал внимания. Но когда Нина подсчитала выручку, то оказалось, что в кассе не хватило четырнадцати рублей и шестидесяти трех копеек. Она подсчитала второй и третий раз — и опять тот же итог. На препирательства ушло еще около часа. Продавщица хоть и таяла от моего внимания, но счет копейке знала. Доказала, что это я обсчитался при сдачах. Пришлось выложить из своего кармана. А выезд отложили на следующее утро.
Всю ночь мне снилось, будто я никак не могу выкарабкаться из товаров ширпотреба, они засасывали меня, как омут, и я задыхался от запаха сапожной кожи, одеколона и конфет.
Наконец утром мы выехали. Вся застава провожала меня у машины. Только Сеня Крышкин, наш повар, с постным лицом выглядывал из окна кухни. У него в Тамбове девушка была, а как узнала, что Сеня на границе кашу варит, вышла замуж за сотрудника уголовного розыска. Бедняга, не знал он о мичмане!
Я втиснулся в кабину, между шофером и продавщицей; она прижалась ко мне упругим плечом. И хотя сидеть было не очень удобно и болтовня Нины вскоре надоела, настроение у меня было отличное. Я ехал в Севастополь! Высокие горы провожали меня молчаливо и торжественно. Я даже посмеялся про себя отчаянной надписи, нацарапанной в одном месте над дорогой: «Кто был, тот не забудет, кто не был, тот побудет».
На Талдыкском перевале нас догнала зима. Сверкал снег, свистел ветер. У обочины дороги стояла грузовая машина, под нею копался шофер. Мы, конечно, остановились. Стоило мне вынуть изо рта папиросу, как мундштук мгновенно замерз, и я сунул обратно сосульку. Согревая посиневшие руки дыханием, шофер что-то откручивал.
— Загораем?
— Тормоза отказали…
Посмотрел я на военторговского водителя.
— Есть предложение помочь.
Трудились мы до позднего вечера: откручивали и подкручивали гайки, натягивали тросы, продували компрессор и черт-те что только не делали. Оказалось, кроме тормозов еще что-то испортилось.
Нина стала торопить, у нее, видите ли, какие-то дела в Гульче.
— Нина, — сказал я, отведя ее в сторону. — Человек едет в Севастополь, к девушке по имени Даша. И то не канючит…
— У тебя есть девушка? — заинтересованно спросила она.
Больше всего ее этот факт удивил. Я отошел к машине.
А Нина сразу присмирела и потом молчала всю дорогу, до самой Гульчи. Только, прощаясь со мною у ворот комендатуры, неожиданно высказалась:
— А ты все-таки дурак, Петя.
— Почему?
— Дурак, и все!..
Стояла тихая звездная ночь. Как-то очень остро ощущалась оторванность от всего мира. И вдруг из репродуктора, что на крыше комендатуры, донеслись знакомые позывные звуки футбольного матча, и голос Синявского возвестил:
— Внимание! Сегодня мы находимся на московском стадионе «Динамо»…
Я даже вздрогнул. «Большая земля» была где-то рядом. И еще представлялось мне, что Даша, строгая и красивая, ходит с экскурсантами по Малахову кургану, или по Графской пристани, или по Четвертому бастиону и объясняет: «Внимание! Мы находимся на историческом месте боевой русской славы». (Она писала, что пошла работать экскурсоводом и теперь по десять раз в день рассказывает об адмирале Нахимове и матросе Кошке). И так мне захотелось ее увидеть, вы себе представить не можете!
Но утром, когда я отправился «голосовать» на попутную машину, догнал меня секретарь бюро комсомола сержант Марат Хамсурия.
— Слушай, Петя, вот хорошо, что я тебя увидел!
— Взносы уплачены, — успокоил я секретаря.
— Дело не в том! — Марат сверкнул своими черными очами. — Слушай, Петя, сегодня у нас встреча с местными комсомольцами.
— Ну и встречайтесь на здоровье!
— Слушай, Петя, — он заглянул мне прямо в глаза, — ты меня зарежешь, если не выступишь перед ними.
— Здравствуйте! Я же в отпуск еду.
— Знаю. Поэтому и обещал им, что выступишь именно ты. О задержании своем расскажешь, мобилизуешь на бдительность. А, Петя?
Отказываться я не умел. Пришлось остаться до вечера.
Выехал только на следующий день.
В Оше уже в полном разгаре стояло лето. Пыль над базаром поднималась до самых небес. И опять перед глазами — Даша и наш Севастополь. Солнце, море, бульвары и знаменитая белая акация. Сколько ее в городе! И на Приморском, и на Матросском, и на Историческом бульварах, и на всех улицах. Как сейчас